сам прыгнул на меч. А положил дурную моду старший отпрыск одного из сыновей Гэдэваля Лаэрвиля, Канцлера Стударма, неосмотрительно связавшийся с «дискредитировавшими себя студиозусами».

Золотоволосый, не в меру благородный и впечатлительный, Кайсал Лаэрвиль наслушался кузена-Дорвэка, подававшего большие надежды чародея и динстманна, ударился в вольнодумство, по наивности не утаил того от сурового деда, решительно демонстрируя решительную же позицию. Откровенность такая сразу после «разоблачения заговора Кердзэна» разумной никак не выглядела. Братья Дорвэк, чудом пережившие первую волну потайных расправ, все трое, во главе со старшим Гервалем, из Долины сразу сбежали, с концами затерявшись в жарких восточных степях, куда не дотягивались долгие руки Канцлера Двора. А Кайсал вины не вынес и загнал мизерикордию себе под рёбра аккурат перед визитом нарочных Тэрглоффа.

Юный романтик с честными зенками приколол к рукаву розу с переломленным стеблем в знак верности товарищам. Когда тело нашли, бутон уже завял.

Адалина смерть отрезвила больше, чем спонтанные исчезновения вчерашних дружков-побратимов.

Кайсал выглядел образцом Лучистого гвардейца, аристократа и рыцаря, гордостью… чего? Юного поколения? Стяга? Короны? Трувер, эталон чести и благородства, не разобрался в замковых интригах. Фладэрик, по той поре и сам малограмотный, золотоволосого поэта почитал достойным если не подражания, то доверия. Кайсал просто не мог сочувствовать «неправому делу».

Тогда Упырь впервые усомнился в словах Королевы. Хотя, чем дольше, тем прочнее сживался с прозванием «Ублюдской твари Её Величества». Тогда-то прозвище и зародилось. Сколько же минуло с тех пор? И когда пресловутое «юношество» так преобразилось?

Но в палатах Фладэрика ждал сюрприз, упомянутое преображение ставивший под сомнение.

— Мессир, — почтительно склонил украшенное несколькими шрамами, тяжёлое лицо темноглазый и преданный Норбер. Еретника оставили служить при младшем брате, но хозяином тот по-прежнему почитал старшего. — Меньшой господин ждёт внутри.

— Здравствуй, Норбер, — поприветствовал двужильного слугу Упырь. — Рад видеть в добром здравии.

— И я вас, мессир Фладэрик. — Массивные челюсти обнажились в искреннем оскале. Ратник в платье домовой прислуги производил жуткое впечатление. И старший Адалин надеялся, не только на него. — Благословение Князьям за эту милость. Слухи доходили скверные.

— На то они и слухи, — пожал плечами Фладэрик, подтягивая перевязь. — Мне нужна вода, щёлок, свежий кафтан и, очевидно, какое-то угощение для Радэрика.

— Будет исполнено, мессир Адалин, — с суровой нежностью протянул Норбер, всё улыбаясь.

Батюшка не прогадал, с сыном в Розу отряжая не то помощниками, не то охраной этих жутких упырей. Их славная компания сослужила наследнику семейства Адалин добрую службу. И, как надеялся Фладэрик, послужит и впредь. Потому что «меньшому господину» требовалась охрана, преданные мечи в бестрепетных руках и холодные головы, не понаслышке знакомые с придворным вероломством.

Норбер с поклоном удалился исполнять наказ.

Открывая двери, Упырь размышлял о дальновидности отца и реалиях коронного замка, а потому к открывшейся взору картинке оказался не готов.

Покои тщательно готовили к возвращению запропастившегося господина: полы переложили свежей соломой и ароматными травами, сундуки накрыли шкурами и затканными канителью покрывалами, на жаровнях затеплили политые благовониями угли, охапки свежесрезанных цветов в объятиях еловых веток разложили прихотливыми гирляндами. В потоках потеплевшего к закату солнечного света плясала золотыми мотыльками пыль.

Радэрик задумчиво рассматривал богато инкрустированную оружейную композицию на стене. И резво развернулся на каблуках, заслышав гулкие шаги. Плеснули локоны, искристо разгорелись бликами начищенные застёжки богатого дублета. Младший Адалин просиял лицом не хуже молодого солнца и счастливо улыбнулся брату.

Этот юнец мог дать фору не только несчастному Лаэрвилю, но и самому Хрустальному Лебедю, легендарному рыцарю-драконоборцу из свирельных баллад падкого на идиллическую придурь Огниффа. Фладэрик вздохнул и постарался без нужды не морщить лоб.

— Дорогой брат! — провозгласил младший с поспешным, но изысканным поклоном. — Я распорядился принести цветы и приготовить воду для омовения к твоему приходу!

— Здравствуй, Радэрик, — раскрывая объятия, Упырь улыбнулся, хотя улыбаться было нечему.

Лицом юный Адалин уродился в матушку: изящные черты семейства Амитгард, каштановые, чуть вьющиеся от природы локоны с медовой искрой, тонкая — «белая» — кость. Во всяком случае, куда «белее» резких, выдубленных ликов рода Адалин. Фладэрик пошёл в отца обличием, а младший — нравом. То есть, на взгляд Упыря, собрал от обеих сторон лучшее и стал истинным украшением семейного древа, достойным плодом крепкой ветви.

Резвая юность во всей своей невинной плоти и рюшах бросилась к брату с куда более искренней улыбкой, воспитанно проигнорировав запылённую от верховой езды одёжку.

— Как здорово, что ты вернулся, брат! — пропел он, крепко обнимая Упыря.

— Я обещал присутствовать на твоей присяге, — напомнил старший Адалин и чуть посторонился. — Ты, кажется, ещё подрос?

— Возможно. — Отрок и без того светился начищенным нагрудником, а потому лишь порозовел.

— Мне нужно умыться, — заметил Фладэрик, мягко, но решительно отодвигая брата. — Посиди пока здесь. Норбер вот-вот принесёт угощение.

— Да, конечно, — заметно поскучнел мальчишка. — Иди. Я подожду. Прости, что появился тут без приглашения.

— Тебе не нужно приглашение, — вздохнул Упырь.

Ведь так оно и было.

Хоть после смерти отца Фладэрик формально и сделался Хозяином рода, Высший по праву рождения, почестями он пренебрегал. Тем более, не требовал оных от младшего брата, и без того излишне тяготевшего к придворной куртуазности. Будь на то Радэрикова воля, тот бы, возможно, и предпочёл обращаться к брату полным титулом, а перед визитом засылать слуг с чопорным прошением его принять. Упыря манера больше раздражала, потому не прижилась.

***

Чисто выбритый, посвежевший, в распущенной шёлковой рубахе до колен, украшенной каймой по подолу, Фладэрик почти напоминал себе вельможу. Во всяком случае, больше не смердел придорожной канавой и выжлятней. Терпкий дух целебных мазей, териака, соды, щёлока и сушёных трав вытравил ядовитые миазмы Голоземья.

— Фладэрик! — возликовал прикорнувший на сундуке младший Адалин.

Годы шли, отрок вытянулся, даже возмужал, несмотря на пристрастие к слащавой придворной моде, выедавшей остатки разума и призраки приличий, но выражение широко распахнутых карих глаз всё не менялось.

— Есть такое дело, — пожал плечами старший и прикрыл собственные — смотреть на воплощение благородства в парадном платье оказалось трудно. Слишком живо в памяти рисовался златокудрый, заострившийся в посмертии портрет с розаном на левом рукаве.

Радэрик Адалин — волоокое очарование в мягких локонах, отрада портных и постоянный источник прибыли золотых дел мастеров, — был значительно младше и куда как красивее. Изящные черты лица пока счастливо избегали неприятных встреч с чужими кулаками, стилетами и саблями, а ясные глаза неизменно горели подозрительным воодушевлением. Мечта менестреля, в хорошем смысле этого нехорошего понятия. Ещё и ласковая, что твой телок.

— Расскажи, где ты был! — с жаром предложила оная тем часом.

Радэрик очень хотел схватить брата за руки, но героически держался.