– Как она там?

– А чего ей сделается? Я ей поддержку дала, к себе взяла, можно сказать, последним куском хлеба делилась…

– Я понял, – расстегнул портмоне Будищев. – Она и сейчас там?

– Нет, – помотала головой проститутка. – Перед тем как мне выйти, ее в одиночку перевели. Как политическую.

– Давно это было?

– Так аккурат неделя прошла…

– Что?!

– Ну прости, красавчик, я как вышла, все так закрутилось. Тишка мой уж до того рад был, что мы целую седмицу и прогуляли…

– То есть она уже неделю в одиночке?

– Ага.

– А Тишка твой кто, из фартовых?

– Вроде того, – согласно кивнула дамочка, уважительно посмотрев на странного офицера, разбирающегося в подобных тонкостях.

– Саму как зовут?

– Лаура я, – жеманно повела плечиком жрица любви.

– К надзирателям подходы есть?

– У Тихона есть, как не быть.

– Потолковать мне с ним надо.

– Не будет он с тобой разговаривать…

– А ты сделай так, чтобы поговорил!

– Мне-то с этого какая корысть?

– Синенькой[37] хватит?

– Дешево ты меня ценишь, красавчик! Четвертной клади.

– За четвертной я и тебя со всеми потрохами куплю.

– А я, может, согласная.

– Червонец, и баста!

– Ладно, давай.

– Ну уж нет, сначала дело!

– Эх, и офицера пошли нынче, жадные да недоверчивые…

– Вот тебе пятерка, остальное, как дело сделаешь.

– Договорились, – обрадованно кивнула дамочка и ловко цапнула накрашенными коготками кредитный билет.

Все время, пока шел этот крайне непонятный ему разговор, Лиховцев напряженно вглядывался в лицо проститутки, показавшейся ему смутно знакомой. В какой-то момент той это наскучило, и она переключилась на Алексея.

– Что смотришь, барин, али интересуешься чем?

– Дуняша? – против воли вырвалось у него.

– Какая еще Дуняша, – смутилась дамочка. – Показалось вам…

– Ну, конечно, Дуняша. Ты еще у Батовских служила горничной. Помнишь? Ну, в Рыбинске.

– Алексей Петрович? – растерялась та, разом превратившись из прожженной жрицы любви в прежнюю наивную молодую женщину, которой сильно досталось от жизни.

– Да, это я.

– Как же вы…

– Да вот, понемножку.

– Вы же тогда вместе с Николашей, то есть Николаем Людвиговичем, на войну уходили, – едва не всхлипнула она.

– Верно. Только Николаша погиб, а я, как видишь, жив. А почему ты назвалась Лаурой?

– А потому, Алексей Петрович, что не надобно таким, как вы или господин Будищев, мое имя, – вытерла набежавшую слезу Дуня и снова надела привычную маску. – Но вы к нам заходите, если что, у нас для героев войны лучшее обслуживание!

Договорив, она резко развернулась и пошагала прочь, досадуя про себя, что на минутку расслабилась и позволила себе эмоции.

– Невероятно! – проводил ее взглядом Лиховцев.

– Вот уж не ожидал, что у тебя есть такие знакомые, да еще и из Рыбинска, – ухмыльнулся Будищев, после чего развернулся к Шматову. – Слышь, Федя, а ведь мне ее физия тоже показалась знакомой. Может, встречались раньше?

– Так ведь в Москве, – пожал плечами парень, и, видя, что товарищ не может вспомнить, добавил: – Ну, после крушения!

– Точно! – ухмыльнулся Дмитрий, явно припомнив некоторые пикантные моменты, но тут же согнал с лица улыбку и стал поторапливать товарищей. – Нет, ну мы едем? Тогда чего стоим, кого ждем?

Всю дорогу до пансиона они молчали, думая о своем. Будищев прикидывал, где можно узнать царский маршрут на ближайшие дни, а Лиховцев сопоставлял известные ему факты и все больше мрачнел.

* * *

В Петербурге многие держали собак. У купцов для охраны их огромных лабазов сидели на цепях злющие, как сто чертей, кабысдохи, у аристократов иной раз случались целые своры борзых, простонародье довольствовалось дворнягами всех мастей и размеров, а дамы, принадлежащие к высшему обществу, нередко имели левреток, болонок, пуделей и других относительно небольших питомцев. И только рядом с юной баронессой Штиглиц почему-то оказалось огромное животное, пугающее всех своим свирепым видом. Причем, по словам самой Люсии, ее Сердар был еще щенком, а следовательно, обещал со временем догнать своим размером по меньшей мере медведя.

Периодически с ними на прогулках случались разные забавные казусы, вроде испугавшихся лошадей и тому подобные происшествия, но со временем окрестные обыватели привыкли к столь странной парочке и даже немного гордились подобным соседством. В самом деле, баронов в Петербурге пруд пруди, а вот чтобы вместе с ним эдакий монстр… Впрочем, далеко не все.

Сегодня милому песику показалось, что группа спешивших по своим делам веселых студентов-медиков отнеслась к обожаемой хозяйке без должного почтения, о чем он, будучи псом серьезным и обстоятельным, тут же и сообщил, оскалив зубы, издавая при этом нечто среднее между глухим ворчанием и грохотом камнедробилки.

– Вы только посмотрите на это чудовище! – воскликнул один из молодых людей.

– Ну что ты, дружище, – притворно возразил ему другой, – вполне милая барышня!

Шутка была так себе, но остальные студенты с готовностью расхохотались, заставив мадемуазель Штиглиц покраснеть от неудовольствия, а ее защитника действовать. Нет, он никого не укусил и, упаси боже, не порвал, но… серая молния в мгновение ока разогнала смеющихся обалдуев по парку, попутно сбивая с ног и заставив вываляться в снегу, после чего с чувством исполненного долга вернулась к хозяйке и, усевшись перед ней на дорожку, стала выпрашивать лакомство.

– Ну что же ты натворил! – притворно сердилась на него баронесса, мстительно поглядывая на невоспитанных молодых людей, только что получивших по заслугам. – Эти господа теперь непременно промокнут и заболеют.

– Вав, – отвечал ей Сердар, умильно вертя головой.

– Молодец-молодец, – шепнула довольная Люсия и дала своему заступнику конфетку.

– Нет, ты видел эту даму с собачкой? – потрясенно спросил шутник, помогая отряхиваться товарищу.

– Что, Антоша, у вас в Москве эдаких не бывает?

– Говоря по совести, не встречал.

– Смотрите-смотрите, сейчас, кажется, будет еще потеха, – прервал их третий пострадавший, показывая на флотского офицера, только что вылезшего из кареты и направляющегося к коварной барышне с ее зверем.