Вращение неба приносило, казалось, на нас больше темноты.Слева от меня раздались голоса. Они, кажется, говорили долгое время, но я неслышал их слов. Я понял, что весь дрожу, что у меня все болит, что я едвадержусь на ногах.

— Пойди приляг, — предложила Фиона. — Семья итак достаточно сократилась для одного дня.

Я позволил ей увести меня от края, спросив:

— Это действительно составляет какую-то разницу?Сколько у нас, по-твоему, времени?

— Мы не обязаны оставаться здесь и дожидатьсяее, — ответила она. Мы перейдем через темный мост в Двор. Мы уже сломалиих оборону. Гроза может до туда не добраться. Она может остановиться здесь, убездны. В любом случае нам следует увидеть отбытие отца.

Я кивнул.

— У нас, кажется, будет мало выбора, кроме как бытьпослушными до конца.

Я улегся и вздохнул. Если что-нибудь, так я чувствовал себяеще слабее.

— Твои сапоги… — сказала она.

— Да.

Она стянула их. Мои ступни побаливали.

— Спасибо.

— Я достану тебе немного еды.

Я закрыл глаза. И задремал. Слишком много образов играло уменя в голове, чтобы составить связный сон. Не знаю, сколько это продолжалось,но старый рефлекс привел меня в состояние бодрствование при звукеприближающегося коня. Затем над моими ликами прошла тень.

Я поднял взгляд и посмотрел на закутанного всадника,молчаливого, неподвижного. Меня разглядывали.

Я ответил таким же взглядом. Не было ни одного угрожающегожеста, но в этом взгляде было чувство антипатии.

— Вот лежит герой, — произнес мягкий голос.

Я ничего не сказал.

— Я сейчас могла бы легко убить тебя.

Тут я узнал голос, хотя понятия не имел о причине такихчувств.

— Я наткнулась на Бореля, прежде чем он умер, —сказала она. — Он сказал, как подло ты взял над ним верх.

Я ничего не смог с этим поделать, я не мог сдержать его.Сухой смешок поднялся в моем горле. Из всех глупых вещей нашла из-за чегорасстраиваться. Я мог бы сказать ей, что Борель был намного лучше экипирован инамного свежей, чем я, и что он подскакал ко мне, ища драки. Я мог бы сказатьей, что не признаю правил, когда на кону моя жизнь, или что не считаю войнуигрой. Я мог бы сказать великое множество вещей, но если она не знала уже их,они не составят ни малейшей разницы. Кроме того, ее чувства были ужеочевидными.

Так что я просто сказал одну из великих ритуальных истин:

— Во всякой истории есть больше, чем одна сторона.

— Я решила выбрать ту, которую имею, — сказала онамне.

Я подумал о пожатии плеч, но они у меня слишком болели.

— Ты стоил мне двух самых важных людей в моей жизни.

— О? Я огорчен за тебя, Дара.

— Ты — не то, во что меня заставили поверить, я виделав тебе истинно благородного человека — сильного, и все же понимающего и иногданемного. Приверженного чести…

Гроза, теперь уже намного ближе, сверкнула у нее за спиной.Я подумал о чем-то пошлом и высказал это. Она пропустила это мимо ушей, словнои не слышала меня.

— Теперь я ухожу, — сказала она. — Обратно ксвоему собственному народу. Вы пока что одержали победу, но вот там, — онапоказала в сторону грозы, — находится Амбер.

Я мог только смотреть, не сводя глаз. Не на бушующие стихии,на нее.

— Я сомневаюсь, чтобы там осталось что-то от моейверности стране, чтобы я могла отречься от нее, — продолжала она.

— А как насчет Бенедикта? — мягко спросил я.

— Не… — начала было она и отвернулась. И затем,после молчания: — Я не верю, что мы когда-нибудь встретимся вновь, —бросила она и конь унес ее влево от меня, в направлении Черной Дороги.

Циник мог бы решить, что она просто выбрала свой жребий бытьс тем, на что она теперь смотрела, как на победившую сторону, так как ДворХаоса, вероятно, уцелеет. Я же просто не знал. Я мог думать только о том, чтоувидел под ее капюшоном. Это было не человеческое лицо.

Но я повернул голову и смотрел ей вслед, пока она неисчезла. С исчезновением Дейдры, Бранда и отца, а теперь и с расставанием сДарой, в таких отношениях, мир стал куда более пустым, что бы там от него ниосталось.

Я снова лег и вздохнул. Почему бы просто не остаться здесь,когда отбыли другие, ждать, когда гроза окатит меня, и уснуть… и раствориться?Я подумал о Хуги. Не переварил ли я его бегство от жизни так же, как и егомясо? Я так устал, что это казалось самым легким курсом…

— Вот, Корвин.

Я снова задремал, хотя только на минуту. Фиона опять стояларядом со мной, вместе с пищей и флягой. С ней кто-то был.

— Я не желала перебивать вашу аудиенцию, так что яподождала.

— Ты слышала? — спросил я.

— Нет. Но могу догадаться, поскольку она ускакала. Вот.

Я проглотил немного вина, уделил свое внимание мясу, хлебу.Несмотря на мое душевное состояние, они показались мне очень вкусными…

— Мы скоро трогаемся, — сказала она, бросив взглядна бушующий грозовой фронт. — Ты можешь держаться в седле?

— Думаю, что да, — сказал я.

Я глотнул еще немного вина.

— Но слишком много всего произошло, Фи, — сказал яей. — Я эмоционально онемел. Я вырвался из сумасшедшего дома на Отражении.Я обманывал людей и убивал людей. Я отвоевывал свою память и пытался поправитьсвою жизнь. Я нашел свою семью и обнаружил, что люблю ее. Я примирился с отцом.Я сражался за корону. Я испробовал все, что знал, чтобы удержать мир отраспада. Теперь похоже, что все это ни к чему не привело и у меня не осталосьдостаточно духу, чтобы скорбеть дальше. Я онемел. Прости меня.

Она поцеловал меня.

— Мы еще не разбиты, ты снова станешь собой, —сказала она.

Я покачал головой.

— Это вроде последней главы «Алисы», — сказаля. — Если я крикну: «Мы всего навсего ведь колода Карт!», то чувствую, чтовсе мы подымаемся в воздух и полетим, набором разрисованных картинок. Я не едус вами. Оставьте меня здесь. В любом случае я всего лишь Джокер.

— Прямо сейчас я сильнее, чем ты, — заметилаона. — Ты едешь.

— Это нечестно, — мягко заметил я в ответ.