Они промаршировали дальше и появились новые факельщики иновые войска со своими цветами. Мы следили, как они проходят и улетают своейдорогой в далекое небо, сияющая миграция светлячков, и их конечная Цитадель —та черная, называемая Двором Хаоса.

Шествию, казалось, нет конца, я потерял всякий счет времени,но грозовой фронт, странное дело, не наступал, когда продолжалось все это. Ядаже несколько потерял свое чувство личности, настолько я был захваченпроцессией, проходящей мимо нас. Это, знал я, было событием, которое не моглоповториться никогда.

Светлые летающие существа проносились над нами, а темныепроплывали повыше.

Там были призрачные барабанщики, существа из прозрачногосвета и стая летающих машин, я увидел всадников, облаченных во все черное,верхом на самых разных зверях, крылатые драконы зависли в небе. И звуки — топоткопыт и ног, пение и завывание, барабаны и трубы — выросли в могучую волну,омывавшую нас.

Затем, когда мои глаза прошли вдоль этих шеренг, изсверкающего занавеса появилась новая фигура. Это была повозка, всязадрапированная черным, влекомая парой черных коней. В каждом углу появлялсяпосох, пылавший голубым огнем, и на ней покоилось то, что могло быть толькогробом, завернутым в наш флаг с Единорогом. Возницей был горбун, облаченный впурпурно-оранжевые одежды, и даже на этом расстоянии я знал, что это былДворкин.

«Значит, таким вот образом, — подумал я. — Не знаюпочему, но это как-то укладывается, укладывается, что ты теперь путешествуешьна прежнюю Родину. Было многое, что я мог сказать тебе, пока ты жил, но малобыло когда-нибудь сказано правильных слов. Теперь все кончено, потому что тымертв. Так же мертв, как все те, кто ушел в это место до тебя, куда скоро могутпоследовать остальные из нас. Я сожалею. Лишь после всех этих долгих лет, когдаты принял другое лицо и облик, я, наконец, узнал тебя, стал уважать, и дажестал относиться к тебе с симпатией — хотя и в этом образе ты был хитрым старымублюдком. Было ли ганелоновское „Я“ все время настоящим тобой или оно было ещеодной формой, принятой ради удобства, старый изменитель Облика? Я никогда неузнаю, но я хотел бы узнать, что увидел тебя, наконец, таким, каким ты был, чтоя встретил того, к кому относился с симпатией, кому мог доверять, и что это былты. Я желал бы, чтобы я смог узнать тебя лучше, но и на том спасибо…»

— …отец? — тихо произнес Джулиан.

— Он хотел, чтобы его отвезли за Двор Хаоса вокончательную тьму, когда, наконец, придет его время, — сказалБлейз. — Так мне однажды рассказал Дворкин. За пределы Хаоса и Амбера, вместо, где никто не царит.

— И так оно и есть, — сказала Фиона. — Ноесть ли где-то порядок за стеной, через которую они прошли? Или гроза будетпродолжаться вечно? Если он преуспел, она лишь приходящее явление и мы вбезопасности. Но если нет…

— Это не имеет значения, — вмешался я, —преуспел он или нет, потому что я преуспел.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Я считаю, что он потерпел неудачу, — объясниля. — Что он был уничтожен прежде, чем сумел отремонтировать старыйЛабиринт. Когда я увидел приближение этой грозы, на самом деле я испытал частьее, я сообразил, что никак не смогу вовремя поспеть сюда с Камнем, который онотправил мне после своих усилий. Бранд всю дорогу пытался отнять его. Может этоподало мне мысль. Это было самое трудное, что я когда-либо делал, но япреуспел. Мир должен удержаться от распада, выживем ли мы или нет. Бранд отнялу меня Камень как раз тогда, когда я завершил его. Но я оправился от егонападения и сумел воспользоваться Лабиринтом, чтобы спроецировать себя сюда.Так что Лабиринт по-прежнему существует, что бы там еще ни произошло.

— Но, Корвин, — спросила Фиона, — что еслиотец преуспел?

— Я не знаю.

— Я так понимаю, — сказал Блейз, — из того,что рассказал мне Дворкин, что два различных Лабиринта не могут существовать водной и той же вселенной. Те, что в Рембе и на Тир-на Ног-те не в счет, будучитолько отражениями нашего…

— Что же случиться? — спросил я.

— Я думаю, что произойдет откол, основание новогосуществования где-то.

— Каким же будет его воздействие на наш собственный?

— Либо всеобщая катастрофа, либо вообще никакоговоздействия, — высказала свое мнение Фиона. — Я могу доказать любойвариант.

— Тогда мы вернулись прямо туда, откуда начали, —сказал я. — Либо все должно вскоре развалиться, либо все должно устоять.

— Кажется так, — согласился Блейз.

— Это не имеет значения, если нас все равно не станетпосле того, как эта волна доберется до нас, — рассудил я. — А онадоберется.

Я снова вернул свое внимание похоронному кортежу. Заповозками появились новые всадники, за которыми последовали марширующиебарабанщики. Затем вымпелы и факелы и длинные шеренги солдат-пехотинцев. Пениевсе еще доносилось до нас, и далеко, далеко за бездной процессия, казалось,могла, наконец, добраться до той темной цитадели.

«Я так долго ненавидел тебя, в столь многом тебя винил.Теперь с этим покончено и ничего из этих чувств не осталось. Вместо этого тыдаже хотел, чтобы я был королем, работа, для которой, как я теперь вижу, я негожусь. Я вижу, что я, в конце концов, что-то значил для тебя. Я никогда нескажу другим. Достаточно знать мне самому. Но я никогда не смогу думать о тебев том же духе. Твой образ уже теряет четкость. Я вижу лицо Ганелона там, гдедолжно быть твое. Он был моим товарищем, он рисковал ради меня своей головой.Он был тобой, но другим тобой — тобой, которого я не знал. Сколько жен и враговты пережил? Много ли у тебя было друзей? Думаю, что нет. Но было с тобойстолько того, о чем мы ничего не знали. Я никогда не думал, что увижу тебя,отошедшим в другой мир. Ганелон — отец — старый друг и враг, я прощаюсь стобой. Ты присоединишься к Дейдре, которую я любил. Ты сохранил свою тайну.Покойся с миром, если такова твоя воля. Я даю тебе эту увядшую розу,пронесенную мной через ад, бросив ее в бездну. Я оставляю тебя розам ивывернутым цветам в небе. Я буду скучать по тебе…»

Наконец, долгое шествие подошло к концу, последниемарширующие появились из занавеса и двинулись прочь. Молнии все еще сверкали,дождь все еще лил и громыхал гром. Но ни один член процессии, насколько я могвспомнить, не казался промокшим. Я стоял на краю бездны, наблюдая, как онипроходят. На моем плече лежала рука. Сколь долго она была там — не могусказать. Теперь, когда прохождение завершилось, я понял, что грозовой фронтснова наступает.