Опомнившись, я хлопнула его по руке.

   - Эй! Я себе пеку!

   - Из императорских припасов, - наставительно заметил Золотко, и ещё один блин исчез в его ненасытной утробе.

   - А ну! – я замахнулась на него поварешкой.

   - Деретесь? – обрадовался незаметно проскользнувший на кухню Огонек. Вслед за ним просочились Воруйка, Брунгильда и сонная Зухра. Первые трое доложились, что играли в фуй-плюнь («Я тебе потом объясню», – пробасила Брунгильда). Зухра же молча села, сверля меня злобным взглядом. Спала бы. И чего пришла?

   Я ей так и сказала:

   - Спала бы, – говорю, - чего пришла?

   - Запах. По всему дворцу тянет, – объяснил Хоно, и мне пришлось дать и ему по загребущей клешне.

   Я встала перед всей честной компанией с поварешкой наперевес и спросила:

   - Блины все будут?

   Они радостно закивали. Веточка тоже кивнул, не отрываясь от своих листков.

   - Тогда вы, – я указала на императоров, – сидите и ждите, пока не закончу. А вы, – это относилось к Брунгильде и Зухре, – будете мне помогать.

   Зухре я растолковала, как сделать тесто, а Брунгильде поручила заняться яблоками. Если вторая справилась сносно, то первая, несмотря на подробные указания, предъявила мне нечто серое и комковатое.

   - Ты чего сделала, - сказала я Зухре. - Я ж все объяснила. Как можно было испортить?

   - Бултух, – ответила Зухра. – Тувармай пахчар абырдылх.

   - Говорит, не благороднорожденной это дело, стряпней морочиться, – перевела Брунгильда, отбирая у бестолковой чан с тестом. – У нее в доме этим прислуга занимается.

   Я фыркнула. Тоже еще, княжна выискалась. Зухра вернулась за стол, а мы принялись за дело.

   Долго ли, коротко ли, а наконец блины были готовы. Несколько штучек я припрятала, остальное же подала на стол. Все стали есть да нахваливать. Даже Веточка попробовал и сказал, что ему нравится.

   Наворачивая блины, я поглядывала на императоров, которые вели себя сейчас совсем не по–императорски. Где невозмутимые лица, важный вид, безмятежные взоры? Ржали как кони, облизывали жирные пальцы и лопали так, что за ушами трещало. Я ела и думала: ну и что, что косы, сережки да шелковые одежки. Такие ж парни, как все. Ну а что. Ведь если задуматься: и правда, почему девкам можно наряжаться, а парням нельзя? Вот до чего дошла в заграницах.

   В разгар трапезы заявился Ворон, который выдал, что мы, дескать, его разбудили. Ага, ври больше. Будто я не знаю, сколько ходу от нашего дворца до императорского. Небось сам шлялся среди ночи, да и пришел на голоса.

   - Смотри, она ещё и готовить умеет, – сказал про меня, когда понял, в чем дело. Тоже отведал блинчиков, снизошел. Да так аккуратно. Все прочие с липкими пальцами, в масле – он один, будто ни к чему и не притрагивался. Лишь облизнулся острым розовым язычком, точно кот. Пальцы чистые, волосы гладкие, будто нарочно причесался прежде, чем к нам зайти, и сияет свежестью. Поел, подбородком в кулачок уперся и давай меня разглядывать, будто впервые увидел.

   Заметил:

   - Не стоит только забывать, что ты не служанка. Когда императрицей станешь, тоже будешь на кухне хлопотать?

   - Понадобится – и буду, – буркнула я и встала посуду помыть.

   Стали расходиться. Первыми попрощались Брунгильда с Зухрой, поблагодарили за угощение (Брунгильда за двоих, конечно, та опять чего-то бырмыкнула). Я только взялась за вторую сковородку, как подошел Ворон, отобрал ее и отставил.

   - Хватит на сегодня, наработалась, – сказал как отрезал, схватил за руку и увел. Вот так просто, прямо на глазах у всех. Завел за угол, прижал к стенке и как давай целовать, я от неожиданности и пикнуть не успела. Услышала, как выходят из кухни и разговаривают Огонек с Медком и Веточкой, а ещё мгновение спустя мимо нас прошел Тайо. Посмотрел как-то странно, и не то чтобы осуждающе, вроде как просто взглядом скользнул – но так мне стало стыдно, неловко: и из-за того, что он нас застал, и потому, что мог подумать, будто я сама согласилась, и ещё из-за того, что я не знала, как себя вести, как дать отпор Ворону.

   Если быть до конца честной, мне не было совсем уж неприятно, что он меня целует. Но чувствовала я себя так, будто я для него не человек даже. Непонятно, откуда это взялось, но я это ощутила, ещё когда мы были на кухне, и думаю, все остальные тоже: он, ничего не делая и не высказывая этой мысли словами, тем не менее каким-то образом давал понять мне и всем остальным, что я принадлежу ему, что я его собственность и он мной распоряжается. Вот что было стыдно, а хуже всего – я впервые сталкивалась с таким и понятия не имела, что с этим делать. Вернее, я точно знаю, что сделала бы, будь он одним из наших парней (ни один из которых, к слову сказать, и подумать не мог позволить себе подобное). Просто наподдала бы так, что отлетел на другой край Белолесья и впредь поостерегся ко мне приближаться.

   Но сейчас я не могла не думать о том, что имею дело с императором – или, по крайней мере, с тем, кого сейчас должна считать таковым. И если ему не угожу, он запросто сделает так, что меня завтра же выгонят. А я только-только что-то нащупала. Только-только взяла с Замочка обещание, которое дало мне надежду. Не могла я вернуться в Белолесье без шлема. Просто не могла. Невзирая на всю мою убежденность, что Замочек и есть Камичиро, я не могла не думать о том, что могу ошибаться. Невозможно было вообразить, что Кумо стремится поработить мир или живьем жрет девок. А глядя на Текки – без малейших усилий.

   Наконец мне удалось отбояриться от него под предлогом девичьей скромности, а также усталости и желания спать.

   - Завтра трудный день, ваше величество, – раскланиваясь с упертыми в коленки ладонями, как местные, лопотала я. – Пожелаю вам дивной ночи. Пусть вам приснятся молочные реки в кисельных берегах и белые лебеди на золотых волнах.

   Убедилась, что он ушел, и почесала в темень садов. Сегодня вечером на блинном пиру отсутствовали два императора: Неми