толкались, оттесняя более робких, которые опасливо дожидались очереди в стороне. Она поровну разделила еду между всеми и проследила, чтобы никто ни у кого не отнял его доли. Звери набросились на угощение и принялись поглощать его, урча от удовольствия. «С Новым годом и вас, кошки», – прошептала Фрида, чуть улыбаясь. Постепенно тьма в душе отступала. Начинался новый день нового года, и сегодняшний вечер она проведет с Исмаилом.

Декабрь 1941 – январь 1942,

Таксим – Джеррахпаша

После бессонной ночи в «Парк-отеле» Исмаил поспешил прочь, чтобы успеть к восьми в госпиталь Джеррахпаша, к началу обхода. Снега не было. Пустынная улица Аязпаша, казалось, стала шире и длиннее в два раза. Быстрыми шагами он направился на площадь Таксим. Однако по дороге снова повалил снег, и, пока Исмаил добрался до трамвайной остановки, его припорошило. Газеты, которые он скомкал и натолкал под пальто для тепла, норовили выпасть при каждом движении. Никогда еще он не видел такой морозной зимы. Исмаил вдохнул холодный воздух, пытаясь выбросить из головы ночные события.

Новогодняя ночь выдалась бурной, по крайней мере, в «Парк-отеле».

В полночь, после того, как и без того слабый свет погас и снова включился, в публике возникло смятение, раздались возгласы удивления, не имевшие ничего общего с новогодними пожеланиями. В зеркальном холле, где дежурил Исмаил, крики были слышны и из верхнего ресторана, и из гриль-бара внизу.

О происходящем Исмаил узнал от мальчишек-уборщиков, которые носились взад и вперед с вениками и совками. Оказалось, что неизвестные воспользовались темнотой и рассыпали на танцполе во всех залах карикатуры на Гитлера, Геббельса и Геринга, причем изображенных так, что они складывались в букву V.

Гости, среди которых были и немцы, хлынули в холл, к дверям, обсуждая случившееся.

– V! Знак победы Черчилля?[54]

– Точно!

– Значит, среди нас есть британские шпионы!

– Интересно, работали ли они в других заведениях?

Наконец Исмаил добрался до больницы.

Словно попал из одного мира в другой.

Он сразу же направился в палату, где лежали тяжелобольные. Он хотел до обхода успеть взглянуть на пациента с ожогом, поступившего три дня назад. Голова, руки и все тело мужчины были обернуты бинтами. «Словно уже в саване!» – подумал Исмаил. Открытой оставалась только часть лица, но отек был сильным, нос и веки были едва видны. Дыхание было слабым и неровным. Но прежде чем пациент впал в кому, крики несчастного эхом отдавались даже в коридоре. За два года практики Исмаилу часто доводилось слышать, как кричат пациенты. Но ничего страшнее этих криков он еще никогда не слышал.

Вчера днем, когда ассистент понял, что надежды больше нет, он дал раненому большую дозу морфия. О том, что жизнь еще теплилась в нем, можно было понять только по дыханию. «Что ж, по крайней мере, он больше не страдает, – подумал Исмаил. – Надеюсь, это не займет много времени!»

И это слабое дыхание он воспринимал как признак скорого спасения, первую ступень на пути к покою.

Как ни странно, именно здесь, рядом с умирающим, он и сам обрел покой после тревожной ночи.

В остальном первая ночь 1942 года в больнице прошла без происшествий.

Ополоснув лицо водой и позавтракав симитами с чаем, Исмаил вошел в раздевалку, затянутую сигаретным дымом.

Несколько студентов неторопливо надевали белые халаты. Все слушали Садыка.

– Это было умопомрачительно! Эта негритянская музыка просто сумасшедшая!

Исмаил, поздравив всех с Новым годом, спросил Садыка, о чем тот толкует.

– «Фламинго» Дюка Эллингтона с джазовой пластинки, которую я недавно слушал, – ответил Садык с энтузиазмом. – Эти люди добрались до самой сути музыки, играя так, как им хочется. Это сама душа музыки! Разве не идиоты те, кто презрительно фыркает: «Музыка для черных!» Бог свидетель, я готов их задушить! Черная музыка! Эллингтон! Я в восторге, в восторге!

Исмаил вежливо кивнул, надел чистый халат и направился к двери. Джаз был предметом истового поклонения Садыка, но Исмаила он оставлял равнодушным. Когда они все вместе вышли, кто-то заговорил о вестерне, который нельзя пропустить. Исмаил даже не поинтересовался, как он называется. В последнее время у него не было ни времени, ни денег на кино. Все подорожало, и он едва сводил концы с концами, обеспечивая себя, помогая семье и расплачиваясь с долгами, которые тянулись еще с тех пор, когда он жил в общежитии.

Вместе с Садыком они направились в хирургическое отделение. Профессор в сопровождении доцента и ассистента уже начали обход.

– Как вы сегодня себя чувствуете, дядюшка[55]?

Исмаил вспомнил, что старик с койки 32, которому сделали срочную операцию по поводу ущемленной грыжи, полностью глух, и вызвался помочь. Мужчина не понимал, о чем Исмаил говорит ему, но с широкой улыбкой кивал в ответ на его дружелюбное выражение лица. На время операции ему сняли зубные протезы, и теперь он шевелил розовыми, как у детей, деснами, жевал пустоту. Ассистент взял листок, висящий в изножье: он проверил температурный лист, измерил пульс, осторожно пощупал живот, задал Исмаилу несколько вопросов о пациенте и, воспользовавшись возможностью, принялся во всеуслышанье перечислять причины и признаки ущемления грыжи. Но пациента они явно не заинтересовали. Он спросил, какие «новости по радио», но, не дожидаясь ответа снова спросил: «Это война? Все это уже было», – и пустился очень громко вспоминать о том, как участвовал в двух войнах, мировой и за независимость. Симптомы ущемления грыжи сливались в общей какофонии с несмолкаемым грохотом пушек и взрывами гранат под Чанаккале[56]. Студенты изо всех сил сдерживались, чтобы не расхохотаться. А Исмаилу вспомнился отец. Прежде чем он впал в кому, в тонком промежутке между сознанием и забытьем из глубин его памяти вырывались отдельные фразы, словно он снова переживал свои войны: «Смотрите, вражеские корабли… Не стреляй!.. Стреляйте по трубам, по трубам, по трубам!.. Сомкнуть ряды!.. Давай, ребята, к пушкам! Умрем как шахиды, выживем как герои».

Жизнь Асим-бея, не шахида и не героя, закончилась на больничной койке, где, скорее всего, закончится и жизнь этого старика.

Обход двинулся дальше. Профессор надолго остановился у койки пожилого мужчины, находившегося уже несколько дней под наблюдением. Он отчетливо и спокойно произносил медицинские термины вроде «кахектическое лицо», «карцинома», «новообразование», и это успокаивало пациента. Студентов-медиков еще на первом курсе учили, какие слова не следует использовать в больнице, например «рак», «туберкулез», «сифилис», «вскрытие», «каверна», «смерть», и какими терминами их можно было заменить.

Койка 34, мужчина с язвой желудка с сильным кровотечением. Когда несколько дней назад он поступил в хирургическое отделение,