В столовой уже собралось человек пятьдесят пленных, они сидели или стояли, дымя махоркой. Мы с Робертом незаметно пристроились в уголке. Но Венцель заметил нас и время от времени посматривал в нашу сторону. Потом ему, видимо, надоело вертеть головой, и он решил подойти. Сначала поздоровался с Робертом, потом повернулся ко мне:

– Рад, что и вы решили прийти. Политзанятия – вещь важная, и русские уделяют им большое внимание. Мы никому ничего не навязываем, и после доклада каждый желающий может высказать свою точку зрения насчет доклада. Я искренне советую, чтобы и вы приняли в этом участие. Нам как раз не хватает людей интеллигентных профессий, они предпочитают держаться в стороне. Взгляните, скажем, на какого-нибудь доктора N, он же упрям, как осел. Он что, всерьез думает, что его освободит отсюда великий германский рейх? Пусть лучше подумает, куда его приведут подобные идеи.

В таком вот духе он рассуждал и дальше, пока его не позвали только что прибывшие активисты и не увели от нас.

Мне его рассуждения не понравились.

– Это всего лишь болтовня, не более того, – успокаивал меня Роберт. – Всерьез это принимать нельзя. Он говорит то, что ему велели русские.

Собрание началось, и Венцель стал читать свой «доклад».

С незапамятных времен капиталистический мир, говорилось в докладе, всячески угнетал и эксплуатировал рабочий люд. В древние времена это было рабство, в Средние века – крепостное право; теперь мы имеем капитализм, и немногочисленная правящая прослойка грабит рабочий класс, присваивая плоды его труда. Высшая и последняя стадия капитализма – монополистический капитализм, такой, как в Америке, Англии и Западной Европе. Цепным псом монополистического капитализма, инструментом в руках правящего класса угнетателей рабочих является фашизм. Гитлеровский фашизм уничтожен в результате победы Красной армии. Однако поражает та беззастенчивая наглость, с которой в Америке и на западе Германии американский неофашизм поднимает голову. Простые люди задыхаются под гнетом тирании фашизма. И только в свободном Советском Союзе народ сумел организовать новую жизнь.

К сожалению, еще остаются те, кто верит нашептываниям фашистских агитаторов. Даже здесь, в лагере многие наши товарищи все еще не излечились от безумия Третьего рейха. И у них в душе нет даже капли благодарности русским и их доброму отношению к ним. Невероятные по тяжести преступления, совершенные в Советском Союзе, не стерлись из памяти советских людей. Несмотря на это, Советское правительство постоянно заверяет мировую общественность в том, что никакой ненависти к немецкому народу не испытывает и его истинные устремления направлены не на уничтожение Германии, а, напротив, на освобождение от рабства монополистического капитализма и на создание всех возможностей для приобщения страны к культуре сияющего будущего. В области культуры это означает – в науке, музыке, поэзии, литературе. В том, что касается политики, немецкий народ настолько закоснел, что для него же лучше обратиться к ценностям культуры, созданным в условиях Советского государства. Только в нерушимом союзе с СССР немецкий народ обретет свое великое будущее, к которому по праву стремится.

Венцель сложил бумажку, по которой читал.

– Я в общих чертах попытался обрисовать вам, товарищи, то, что обязан знать каждый военнопленный для восстановления связи с жизнью после освобождения из лагеря и отъезда на родину. Сейчас состоится выступление всех желающих высказаться по этому поводу. Участвовать может каждый. Кто хочет взять слово?

Венцель огляделся. Никто не шевельнулся.

– Кто желает выступить? – повторил он вопрос.

И снова ни единой руки.

– Товарищи, я понимаю, о том, что вы только услышали от меня, у каждого свое мнение. Я убежден, что весь лагерь будет обсуждать доклад, стоит вам только выйти из столовой. Почему нельзя в спокойной обстановке обсудить то, что я говорил? Даже если кто-то и не согласен с идеями, представленными в докладе, лучше высказаться теперь. Поговорить начистоту и без страха или смущения. Ведь вы сумеете извлечь пользу из той обширной программы политграмоты, представленной вам Советским правительством. Ну, кто будет первым?

И на этот раз желающих не нашлось. На лице председателя актива отразилось недовольство.

– Советское руководство лагерем требует от нас проведения дискуссии, – уже чуть громче и раздраженнее произнес Венцель. – Такое упрямое молчание равноценно саботажу курсов политграмоты. А мы подобного себе позволить не можем. Дискуссия должна быть проведена в любом случае. Товарищи, я взываю к вашему здравому смыслу. Подумайте о последствиях, которые не заставят себя ждать!

Медленно поднялся низкорослый военнопленный – Вернер. До сих пор все считали его человеком далеким от политики и несколько туповатым, но он отлично справлялся с порученной ему работой – чисткой отхожих мест. Во всяком случае, все были довольны.

– Ну вот! – вдохнул с облегчением Венцель. – Даже Вернер решился, а вы нет. Как вам не стыдно? Ну, Вернер, что ты нам скажешь?

– Когда мы поедем домой? – чуть сконфуженно спросил Вернер.

– Сейчас вам этого никто не скажет, – разочарованно ответил Венцель. – Это будет зависеть от того, как мы подкованы политически. Русские прямо заявили, что распустят нас по домам, когда возникнет единая, миролюбивая, свободная, демократическая Германия. Пока на Западе существует фашизм, об этом не может быть и речи.

– Но ты ведь только что сам сказал, – не успокаивался Вернер, – что нас после этого русские отпустят домой. И мы хотим знать, когда это будет.

– Товарищи, вы, как я посмотрю, неправильно смотрите на вещи, – начал Венцель, нетерпеливо жестикулируя. – Дело не в том, месяцем раньше или месяцем позже нас отпустят, а в том, когда подойдет время. А это решаем не мы. Мы должны завоевать доверие Советского правительства как убежденные антифашисты, чтобы правительство убедилось, что, да, вот пришло время отправлять их по домам. Истинному антифашисту все равно где служить демократии – дома или здесь.

Присутствующие зароптали. Вернер хотел еще что-то сказать, но ему просто не дали.

Заключенные заговорили, перебивая друг друга.

– Нам вот не все равно! – прокричал кто-то. – Домой мы хотим, и больше нам ничего не нужно. А ты кончай переливать из пустого в порожнее!

Кто-то даже выкрикнул:

– Русские тебя наняли!

Венцель покраснел как рак. Словно пытаясь успокоить аудиторию, он поднял руки вверх и попытался перекричать остальных:

– Да выслушайте же вы меня!

Но никто его слушать не хотел. Гомон стоял такой, что никто уже ничего не понимал. У меня создалось впечатление, что люди решили выплеснуть накапливаемое годами недовольство. Возмущение росло. Венцель с беспомощным видом стоял перед своими товарищами, тщетно пытаясь отыскать нужные слова. Роберт, мельком взглянув на меня, украдкой улыбнулся.

– Вот видишь, впечатлений хоть отбавляй. Ну, теперь конец его трепологии!