Хорст кивнул.

– Если и правда все обстоит именно так, то ты можешь на меня рассчитывать.

Группа отъезжающих уже подошла, и я торопливо присоединился к ним. Мы молча миновали лагерные ворота. За воротами нас основательно обыскали. Потом нас погнали на железнодорожную станцию, где распределили по зарешеченным товарным вагонам.

Состав нашей группы окончательно убедил меня, что мы поедем на «транспорте из одних левых». Группа состояла, в основном, из представителей интеллигенции и офицеров высшего ранга. В группу вошел и доктор Хассенбах. Нас разместили в трех вагонах, которые прицепили к товарному составу, и вскоре мы медленно, но неотвратимо стали удаляться от наших товарищей на северо-запад.

Когда мы доехали до Южного Урала, многим показалось, что нас перевозят в европейскую часть России, то есть все же ближе к дому. Но в один прекрасный день мы круто повернули на восток, и груженные углем встречные поезда убедили нас, что наша цель – Карагандинский угольный бассейн.

Поездка завершилась в нескольких километрах от Караганды. Нас выгрузили прямо в поле, и мы на своих двоих зашагали в новый лагерь, с трудом переступая в чуть ли не метровом снегу. Непросто оказалось добраться до этого лагеря. Недавняя снежная буря замела все вокруг – из снега торчали одни только печные трубы. Между бараками и хозяйственными постройками в снегу прокопали узкие проходы – так, что пройти мог только один человек. Я не смог сразу сориентироваться, где что расположено в этом лагере, – все вокруг покрывал трехметровый снег. И мы пробирались через лабиринт узких проходов. Так как нашей группе полагался трехнедельный карантин, ни о какой работе за пределами лагеря говорить не приходилось. Мы были заняты расширением проходов в снегу, который грузили на грузовики, вывозившие его за территорию лагеря.

Мне очень помогло, что я уже вскоре после прибытия подружился с одним заключенным, лагерным портным по имени Роберт, благодаря принадлежности к активу он имел влияние.

– Хотя мы и считаемся рабочим лагерем, – вводил меня в курс дела Роберт, – но мы еще и следственный лагерь. Здесь нужно быть очень осторожным. У русских здесь везде уши, и они только и ждут, что ты дашь им повод взять тебя за жабры. Сюда постоянно прибывают мелкими группами интеллигенция и офицеры-штабисты. Но численность заключенных практически не меняется, потому что каждую неделю отсюда отправляется транспорт с теми, кому уже вынесен приговор. Их отправляют в «лагерь 13» – здесь, неподалеку. А там заседает суд. И если кто-то оказывается там, его вскоре отправляют в исправительный лагерь. Никого здесь не оправдывают. Приговор – чистая формальность. Решение принимается не судом, а оперативником. То есть здесь.

– Выходит, всем нам вынесут приговор? – уточнил я.

Слова Роберта меня здорово напугали.

– Да нет, все не так уж и страшно, – покачал головой Роберт, заметив мою реакцию. – Отсюда уже отправили не один транспорт в Германию. Но половина вынуждена ждать, что будет. Здесь постоянно работают двенадцать человек офицеров-оперативников и вскоре прибудут еще двадцать, чтобы вынесение приговоров шло быстрее. Но ты особенно не расстраивайся. Это касается немногих пленных, и вполне вероятно, что к нам они не прицепятся. В данный момент самое главное для тебя – устроиться на хорошую должность, чтобы не околеть здесь раньше времени. Тут с помощью высоких показателей работы авторитет не завоюешь, как в вашем Кызыл-Кия. Питание почти одинаково во всех лагерях, но выжить можно. На рабочую бригаду можешь не рассчитывать – посмотри на себя, самый настоящий дистрофик. Это здесь под контролем. К сожалению, не могу взять тебя к себе портняжничать. Здесь все занято, и мы даже несколько человек отдадим в рабочую бригаду. Но какие у тебя на этот счет пожелания? Может, таланты есть?

– В Кызыл-Кия я изготовлял музыкальные инструменты, – сообщил я.

– Так это же просто отлично! – воскликнул Роберт. – Здесь инструментов хватает, а ты, значит, у нас музыкант. Здесь музыкантов ценят, и даже очень.

– Играю на скрипке и на гитаре, – уточнил я.

– Гитара – самое то, – заявил Роберт. – Мы уже давно ищем гитариста. Так что наш главный по музыке обрадуется. Я сейчас же сведу тебя к нему. Его зовут Филипп, и он человек общительный. Но для нормальной жизни одной музыки не хватит. Нужно найти работу. Хотя музыкантов всегда ставят на легкие работы. На зиму ты останешься в лагере. Но не горюй – маршировать по холоду тоже не рай. Настанет лето, пойдешь в строительную бригаду гвозди вытаскивать – это самая легкая работа, для инвалидов. Можно будет попробовать устроиться и кем-то вроде дневального по музыкальной комнате. Но это так, ради проформы.

Филипп не на шутку обрадовался, когда Роберт привел меня к нему.

И сразу же повел меня к заместителю коменданта лагеря, немцу, который, в отличие от идиота Эрнста в Кызыл-Кия, держался вежливо и разговаривал учтиво. Казалось, от него исходит дух товарищества. В день окончания карантина я перебрался в музыкальную комнату, где размещались лагерные музыканты. Там же они и репетировали. Обязанности дневального занимали у меня от силы час в день. Остальное время я переписывал ноты и занимался подготовкой к очередному выступлению.

Повезло и доктору Хассенбаху. Его сразу же назначили лагерным врачом вместо отбывшего на родину коллеги. И у него завязалась дружба с заместителем коменданта лагеря. А вот со старостой актива, неким Венцелем, отношения не складывались: Венцель жил по нормам советской идеологии и усматривал в вольных высказываниях доктора опасность для пропагандистской работы. Если здесь, в Караганде, человеческие отношения были неизмеримо лучше, чем в Кызыл-Кия, то борьба мировоззрений – до предела острой. Часть заключенных составляли прослойку тех, чье мировоззрение советская идеология начисто отрицала и не упускала случая на деле подтвердить это. Не следует и забывать о постоянно витавшем над нами призраке допросов и приговоров, посещавшем нас даже по ночам в сновидениях.

В апреле сильное степное солнце стало быстро расправляться со снежной массой, кое-где остававшейся на территории лагеря. Спустя месяц растаял последний снег и над бескрайними степями погромыхивали первые весенние грозы.

Мой друг Роберт постарался пристроить меня в строительную бригаду инвалидов гвоздодером. Легкий физический труд на солнце и на свежем воздухе воспринимался скорее как отдых, нежели работа. Хотя бы несколько часов побыть за пределами лагеря, прошагать с колонной рабочих пару километров по территории свободы было для меня чем-то новым и исключительно приятным.

Знойный майский день закончился. Быстро спускалась темнота. Я ходил между бараками, надеясь найти моего нового товарища Роберта. Он, как член актива, был в курсе всех новостей. И мне перед отходом ко сну захотелось узнать от него, о чем поговаривают в лагере. Наконец я поймал его по пути в столовую.

– Не могу составить тебе компанию, – подосадовал он. – Должен, как можно скорее, идти в столовую. Там сегодня проводится первый вечер подготовки актива. И я как член актива тоже обязан присутствовать. Если не явлюсь, меня со свету сживут. Но я тебя вот о чем попрошу: пойдем со мной. Конечно, там ты наслушаешься вдоволь ерунды, на этот счет наши мнения совпадают. Но тебе будет интересно понаблюдать, как люди выступают. Может, возникнет какая-нибудь любопытная дискуссия. Этот Венцель наверняка приготовил кровожадную речь. Повеселимся вдоволь. Пойдем, пойдем!