Оказавшись в своей комнате, я забираюсь в постель, не снимая платья. Кольцо матери, как якорь, давит мне на палец. Будто сопереживает моему разбитому сердцу.

Еще где-то час я ворочаюсь в постели. И как раз тогда, когда начинаю проваливаться в сон, раздается тихий стук в дверь. Нетерпеливо, с надеждой я бросаюсь к двери, уверенная, что это Тэйт. Уверенная, что он пришел извиниться, сказать мне, почему продолжает отталкивать меня, открыть правду о том, что с ним происходит.

За дверью и правда Тэйт. Но он пришел не мириться. Один взгляд на него – и я знаю, зачем он здесь.

– Ты отправляешь меня домой. – Он как будто вздрагивает, услышав мои слова, однако ничего не говорит. – Отлично. На самом деле это к лучшему. – Поверить не могу, насколько ровно звучит мой голос, насколько спокойно. – Во сколько вылет?

Мгновение тянется, повисая между нами. Он мог бы извиниться. Мог бы сказать, что я не права, что ему жаль и он не хочет, чтобы я уезжала. Но он молчит. Он позволяет молчанию закопать меня в землю, задушить меня, так, что я начинаю его ненавидеть.

– Можешь улететь уже утром.

Мне хочется заорать на него. Хочется колотить кулаками по его груди, кричать, как сильно он меня обидел, как обижает меня… даже сейчас. Но вместо этого я проглатываю все до единой горькие мысли и отворачиваюсь, закрыв за ним дверь. Закрыв дверь за нами, поставив крест на наших отношениях.

Над городом собирается буря, в отдалении встала темно-серая стена. Мы уже почти приехали в аэропорт, когда вокруг внедорожника начинает вихрем кружиться снег. Машину один раз сносит и тянет прямо в придорожный сугроб, пока водителю не удается выправить курс, но по какой-то причине я не чувствую страха. Я ощущаю лишь какое-то странное оцепенение. Как будто снова блуждаю во сне, но сегодня сон совсем другой.

Я поднимаюсь на борт того же самолета, которым мы летели сюда, с той же стюардессой.

– Кофе? – спрашивает она, когда я опускаюсь в одно из кресел с откидной спинкой. Я сознательно не сажусь туда, где мы с Тэйтом сидели на пути сюда. Не хочу вспоминать, что чувствовала себя тогда совсем иначе, была преисполнена надежд.

– Да, спасибо, – отвечаю я ей.

Когда мы поднимаемся в воздух, я смотрю в окно на белоснежный мир. Мы пролетаем через слои бесконечных облаков. Не видно ни голубого неба, ни земли далеко внизу. Сплошная белизна.

– Он показался мне счастливым, – говорит стюардесса в середине полета, наливая мне очередной стакан воды.

– Простите?

Она хватается рукой за потолок самолета, когда мы пролетаем через зону турбулентности. Самолет бросает из стороны в сторону, а потом он стабилизируется.

– Тэйт… – поясняет она. – Я давно не видела его таким счастливым.

Я делаю шумный выдох, вращаю мамино кольцо на пальце.

Осознав, что она не собирается уходить, спрашиваю:

– Вы часто с ним летаете?

– В большинстве случаев. Ему нравится, когда с ним работает одна и та же команда, – отвечает она с улыбкой. – Правда, его обычные пилоты сегодня в Лос-Анджелесе, поэтому у вас два новых летчика – эти ребята местные, из Денвера. – Стюардесса кивком показывает на закрытые двери кабины пилотов. – Я же решила остаться в Теллерайде на несколько дней. Подумала, что просто подожду и порадуюсь снегу на Рождество, пока вы не решите вернуться домой. Меня все равно особенно никто не ждет. Мы с моим парнем расстались пару месяцев назад.

– Сочувствую, – тихо произношу я. Сколько людей меняют свои планы, свою жизнь ради Тэйта Коллинза? Все в этом мире вращается вокруг него. Он решает, чего хочет, кого хочет и когда. Он так боится утратить контроль, что в итоге потерял меня.

Она пожимает плечами.

– Но с Тэйтом все непросто. Он так изменился за последний год. Раньше мы каждые пару недель летали с ним в Вегас; с ним и его друзьями, супермоделями и поп-звездами вроде него. Он мог вдруг рвануть в Мексику или в Майами. Но вот уже год, как Тэйт почти не выезжал из Лос-Анджелеса. А потом, на днях, садится в самолет вместе с вами, только вдвоем. Я подумала, что, может быть, вы та самая.

– Та самая?

Стюардесса улыбается.

– Да, ему нужно, чтобы в его жизни было что-то нормальное.

Мне стоило бы вежливо улыбнуться и отвернуться к окну. Окружить себя покровом молчания. Вместо этого я разворачиваюсь к ней и спрашиваю:

– А вы знаете, что с ним случилось год назад, что заставило его измениться, бросить музыку?

Она снова пожимает плечами.

– Точно не знаю. Конечно, ходили всякие слухи. Что от него забеременела какая-то девушка и он пытался держать это в секрете; что он увлекся наркотиками. Люди много чего говорят. Но все это было так не похоже на Тэйта. Что-то другое заставило его бросить музыку, что-то большее, чем все эти сплетни.

Самолет внезапно накреняется – мы снова попали в зону турбулентности, – и стюардесса хватается за спинку кресла, чтобы не упасть.

– Лучше пристегнитесь, – говорит она мне.

Турбулентность меня не беспокоит. Я невидящим взглядом смотрю в окно, когда мы начинаем снижаться. Под нами открывается серебристо-голубой Лос-Анджелес. Океан сливается с небом, и внезапно я ощущаю облегчение от того, что я дома.

Солнце стоит высоко в зените, когда мы приземляемся в том же самом частном аэропорту. Автомобиль Тэйта ждет на летном поле, у задней дверцы – Хэнк. При виде него у меня в горле встает комок, слезы подступают к глазам. Еще один человек, который бросил все свои рождественские дела ради Тэйта. Я шмыгаю носом и машу ему.

– Мисс Шарлотта, – кивает мне Хэнк, когда я подхожу.

Я сажусь на заднее сиденье машины и жду, пока Хэнк загрузит мои вещи в багажник.

Когда он садится за руль, я чувствую на себе его взгляд – мужчина смотрит на меня в зеркало. Я съеживаюсь на сиденье, молясь, чтобы он не произносил имя Тэйта и не пытался сказать мне, какой он хороший парень. Словно прочитав мои мысли, он издает тихий вздох.

– А теперь доставим тебя домой, Шарлотта.

Опускаю стекло – мне хочется ощутить на коже тепло калифорнийского воздуха. Когда мы трогаемся с места, высовываю руку в окно, ловя пальцами ветерок. У ворот аэропорта мы притормаживаем, ожидая, пока они откроются.

Они открываются, и вдруг я слышу внезапный гул голосов и бесконечные щелчки фотоаппаратов. Люди с камерами собрались за воротами, и теперь они окружили машину, с криками подобрались к моему окну, практически залезая внутрь. Я не успеваю закрыть лицо, уже слишком поздно, они меня сфотографировали.

– Шарлотта! – орут они. И до меня доходит: они знают, кто я. Откуда? И откуда они узнали, что я буду здесь, что сойду с самолета в рождественский день, учитывая тот факт, что мои планы резко поменялись в середине ночи?