В 1960-м, работая уже в СВГУ, Куваев принял участие во Всесоюзном совещании по гравиразведке в Новосибирске. По возвращении в Магадан пишет отчёт и делает сообщение на «геологическом четверге».

Первая книга могла выйти у него в Магадане ещё в 1960 году, причём научно-популярная – своего рода геологический ликбез. Текст этой брошюры под названием «Рабочему геологической партии» сохранился. В разделе «Основные понятия о геологической науке» – краткий курс лекций для молодых специалистов и «широкого круга читателей». Куваев излагает теории образования Земли, говорит о космосе, геологических процессах… Горячо защищает гипотезу о существовании Атлантиды: по Куваеву, она была причиной оледенения Европы, не пуская Гольфстрим к Скандинавии; только благодаря гибели Атлантиды в Европе стало теплее, а у России появился незамерзающий заполярный порт Мурманск. Пишет об эквадорском вулкане Чимборасо, камчатских гейзерах, землетрясениях, цунами, вечной мерзлоте… Тут слышатся отголоски Обручева, Ферсмана, Ефремова – великих популяризаторов наук о земле. Раздел «Система организации геологической службы» – суше и конкретнее. В нём Куваев рассказывает о том, что такое геологическая карта, как происходят открытие и разведка месторождения. «Время, когда месторождения полезных ископаемых искались только „на глазок“, давно прошло. Однако рабочему полевой партии всегда следует помнить, что обнаружение месторождения – это не математически строго рассчитанная теория, а вещь, в значительной степени опирающаяся на случайность. Сложные методы геологии предназначены для того, чтобы свести к минимуму вероятность пропуска месторождения, если оно имеется в этом районе… Любые интересные факты, подмеченные рабочими во время маршрута, на охоте и т. д., иногда могут оказаться очень ценными, и ими ни в коем случае нельзя пренебрегать», – пишет Куваев. Излагает правила заброски экспедиции, составления маршрутов, шлихового и металлометрического опробования, радиометрической съёмки… Следующий раздел – «Горные работы в геологических партиях». Здесь подробно описываются канавные, шурфовочные и буровые работы («Механизировать канавные работы в условиях работы большинства геологических партий очень сложно, и поэтому большая часть их проводится вручную. Инструмент, применяемый при этом, – лом, лопата, кайло…»), даются основы взрывного дела. Возможно, самый интересный раздел – «Практические советы по полевому снаряжению», где Куваев делится опытом – своим и коллег. Он рекомендует вместо валенок купить у местных жителей торбаза, подшитые оленьей, нерпичьей либо лахтачьей шкурой, летом советует носить высокие литые резиновые сапоги, положив в них для сбережения ног стельки из сухой осоки. Геологам выдаются ватные и хлопчатобумажные костюмы, но лучше обзавестись чукотской кухлянкой; ружьё следует взять недорогое – тульскую двустволку или ижевскую одностволку, в полевых условиях практичнее не бумажные, а латунные гильзы. Куваев описывает процессы снаряжения патронов, шитья спальников из клеёнки, укладки рюкзака, форсирования водных преград… Этот весьма любопытный текст можно рассматривать в качестве «производственного» комментария к «Территории». К сожалению, он так и остался в рукописи. Старший геолог отдела геокартирования и поисков СВГУ Леонид Павлюченко (впоследствии – заслуженный геолог РСФСР) 9 ноября 1960 года дал Магаданскому книжному издательству отрицательный отзыв на брошюру, высказавшись за её «коренную переделку». Однако Борис Седов считает, что рукопись до сих пор представляет интерес: «После некоторых дополнений, отражающих современное состояние геофизики, и добавления иллюстраций она может быть издана и сейчас… Это первое… руководство для рабочих геофизических партий, где работы требуют не только неукоснительного соблюдения техники безопасности, но и необходимой профессиональной подготовки».

В СВКНИИ Куваев составил «Программу проведения маршрутных гравиметрических исследований по северному побережью Чукотского полуострова», защитил отчёт по своим «ледовитым» работам.

Последняя научная работа Куваева была опубликована спустя три года после его ухода из науки, причём в Москве – в выпуске № 53 сборника «Прикладная геофизика» (ВНИИ Геофизики, 1968). Это статья «О возможности определения мощности рыхлых наносов методом ВЭЗ в условиях многолетней мерзлоты» В. А. Кириллова, О. М. Куваева, Л. М. Сюзюмова и В. С. Якупова. В ней использован опыт первой самостоятельной работы Куваева на Чукотке – в 1958 году на Ичувееме.

Борис Седов говорит: «При написании статьи, которую создавали геофизики, справедливо считавшиеся корифеями в этой области, Олег рьяно отстаивал свои научные достижения, несмотря на то что он в это время уже полностью посвятил себя писательскому делу».

Даже самые специальные тексты Куваева – не безликие, не сухие. Неслучайно уже в «Зажгите костры в океане» он ностальгировал по временам романтической геологии, когда полевые отчёты писались в «свободном и ярком стиле рассказов о путешествиях», а «железная рука циркуляров и предписаний ещё не свела их содержание к перечислению увиденного и предполагаемого на непонятном для дилетантов языке науки». Вот и Гурин в «Территории» советует Баклакову не треножить фантазию:

«– …Ты читал когда-нибудь отчёты классиков? Мушкетова? Старика Обручева? Богдановича?

– Пожалуй, что нет.

– Чему ты учился шесть лет… Старики-классики писали геологические романы. Они давали завязку – фактический материал, они давали интригу – ход собственных мыслей, они давали развязку – выводы о геологическом строении. Они писали комментарии к точке зрения противников, они писали эссе о частных вариантах своих гипотез. И, кстати, они великолепно знали русский язык. Они не ленились описать пейзаж так, чтобы ты проникся их настроением, их образом мыслей».

Гурин прав: настоящий геолог – поэт. Писателям от геологии Ферсману, Вернадскому, Обручеву, Ефремову удалось реализовать не только талант учёного, но и художественный, философский или даже мистический дар; применить все методы познания действительности – научный, художественный, религиозный. По мере развития науки воцаряются узкая и даже сверхузкая специализации, что, наверное, неизбежно, но, с другой стороны, с концом эпохи всеобъемлющих гениев, подобных Леонардо или Ломоносову, ушло нечто важное – поэзия, сопричастность удивительному и загадочному Космосу…

В рассказе Ивана Ефремова «Алмазная труба» (1944), где фактически было предсказано открытие якутских алмазов, один из героев произносит монолог о могуществе геофизики: «Качается маятник и едва уловимо отзывается на увеличение или уменьшение силы тяжести в данном месте. А в руках геофизика это сказочный меч, незримо рассекающий на несколько километров в глубь толщи горных пород, это глаз, показывающий недоступные подземные глубины». Думаем, Куваеву, геофизику и геолирику, был близок такой романтический взгляд на свою профессию. Сам же упомянутый рассказ Ефремова кажется прото-«Территорией». В нём тоже детально описаны методика поиска полезных ископаемых и геологический быт. Высокое начальство хочет закрыть поиски ввиду их мнимой бесперспективности, но начальник экспедиции, подобно куваевскому Чинкову, проявляет самостоятельность, граничащую с авантюризмом, и добивается успеха.

Изучение личного дела, отчётов и статей Куваева даёт возможность утверждать: в науке он был человеком неслучайным, хотя и говорил, что пошёл в геологи для того, чтобы получить возможность бродить с ружьём по тайге или тундре (а порой с другим оружием; в очерке «В стране неторопливых людей» Куваев с ностальгией вспоминает свои первые чукотские сезоны, непуганую дичь и рыбу, когда «охотились с пистолетом, чтоб не таскать ружьё», а хариусов ловили на «привязанный к пальцу кусок лески с крючком»; уже считанные годы спустя ситуация изменилась). Куваев был добросовестным и талантливым учёным, способным сделать многое. Он и сделал – что успел. Другое дело, что проработал в науке каких-то несколько лет. Не желал ходить каждое утро на службу, даже если это не завод, а НИИ и даже если офисный сезон длится далеко не круглый год. Не видел смысла в том, чтобы работа оценивалась временем, проведённым в «присутствии». Когда он писал, дисциплинировал себя куда жёстче, буквально приковываясь к письменному столу. То была другая дисциплина, другая мотивация – не административно-зарплатная, а настоящая, внутренняя. Куваев не выносил регламентированной жизни, но и работал именно что нерегламентированно, что в поле, что за пишущей машинкой. Подобно своим героям, воспринимал работу как религию и способ «устранения всеобщего зла», считал её «лучшей в мире обречённостью». Курбатов отмечал свойственную Куваеву «чрезвычайную целеустремлённость» и даже «какую-то фанатичность в мыслях и поступках», когда речь шла о том, что он считал делом своей жизни. Тема труда и человеческого призвания – центральная у Куваева. Работа у него – это не столько про деньги, сколько про душу и «философию общего дела». Куваев писал: «Ничто не спишется тунеядцу, бездельнику, сколь бы безупречен с точки зрения закона он ни был. Работа есть отпущение грехов».