О той весне 1963 года – «Чуть-чуть невесёлый рассказ» (вышел в 1964-м в «Сельской молодёжи» под названием «Тот далёкий остров», был ещё вариант «Немного печальный рассказ»).

В июне-июле – трёхсоткилометровый сплав по реке Амгуэме к морю. Затем – тысячекилометровый поход вдоль чукотского побережья от Ванкарема до Уэлена (самый восточный населённый пункт России и Евразии, родина Юрия Рытхэу) и дальше – в залив Лаврентия и бухту Провидения уже в Беринговом море. Большую часть пути, около 700 километров, – на байдаре, потом – на «резинке» и китобойном вельботе.

Сначала шли на чукотской байдаре из моржовых шкур «ВН-740»: «Байдара была старая, почти отслужившая свой срок, и одна дырка на ней была даже не заплатана, а заткнута кусочком моржового сала. Тот кусочек приходилось часто обновлять, потому что его выедали собаки. И вот на примере старой байдары „ВН-740“ нам пришлось убедиться в гениальной простоте и надёжности этого судна для прибрежного плавания. В байдаре нечему быть изломанным. А если же что будет изломано, попорчено, порвано, то всё это чинится подручными средствами, с охотничьим ножом, куском плавника или обрывка кожи. При попутном ветре байдара допускает парус. И великолепно идёт под любым мотором». Куваев напишет об этом плавании рассказ «ВН-740» («Байдарный капитан»), в котором появится Анкарахтын – «чугунный неудачник», пьяница и великий мореход. С ним они шли из Ванкарема в Колючинскую губу. Байдара «ВН-740» будет мелькать и в очерках Куваева. Он даже выдвинет версию, что именно байдарный флот позволил азиатам заселить Северную Америку, а вовсе не перешеек, существовавший когда-то между Чукоткой и Аляской. Высоко ценил байдары и главный чукотский писатель Юрий Рытхэу. Герой его «Снегопада в июне» говорит: «Байдара во много раз лучше вельбота! Если бы они сегодня пошли не на деревянном судне, а на кожаной байдаре, им легко можно было бы выйти из ледового поля. Конечно, тяжёлый вельбот и тащить тяжело, и неповоротлив он. А про парус совсем забыли. Давай мотор и всё. Иной раз заглохнет он и дрейфует вельбот, а тут дует попутный ветер».

Куваев знакомится с местным населением. Записывает: «У охотников большие мозолистые руки. Как у колхозников в Европе. У пастухов руки по-женски малы, но зато ноги – сплошные сухожилия и развиты феноменально». Или: «В камлейке охотник, разлёгшийся на гальке, удивительно напоминает контуры моржа. Видимо, веками устраняли всё лишнее и добились идеала: стали походить на моржа, такого же земноводного, как и они сами».

3 августа, Колючинская губа:

6 августа

9–12 августа

В пути Куваеву исполнилось двадцать девять лет. По этому случаю геологи помылись и достали «секретную бутылку спирта» (сохранился несколько тавтологичный документ на бланке СВКНИИ от 25 июля 1963 года за подписью Куваева, адресованный заведующему торгово-заготовительным пунктом Ванкарема тов. Аветисову: «Геофизическая экспедиция института СВКНИИ АН СССР просит Вас отпустить для нужд экспедиции спирт в количестве 3 л. для производственных нужд»). Закусывали лепёшками на моржовом сале.

В Уэлене, писал Куваев Кожуховой, «закрутился глупейший ненужный роман… Кажется, дело доходило до драки на ножах» – причём со своим же коллегой. Тот в итоге улетел, поклявшись срезать Куваеву карьеру доносами. А доносить, признал Куваев, «есть на что».

В конце 1963 года Куваев в Магадане защищает отчёт о проведённых работах. Отчёт приняли, участников премировали. 12 декабря заведующий лабораторией региональной геофизики Виль Якупов писал в характеристике на Куваева: «Большую часть времени работы в институте он провёл в поле и выполнил весьма трудные в организационном отношении маршрутные гравиметрические работы на о. Врангеля, на льду Восточно-Сибирского моря и на протяжении 1000 км северного побережья Чукотки. В результате этих исследований получены интересные материалы о геологическом строении указанной территории, по которым О. М. Куваев представил отчёт и статью».

В 1964-м Куваев в последний раз отправляется в поля «Большим Добрым Начальником», как его называли друзья. Он снова на побережье Ледовитого, на этот раз западнее, в низовьях Колымы, на территории Якутской АССР (база экспедиции располагалась в Нижних Крестах, только что переименованных в Черский; рядом – Стадухинская протока). Работали «на поплавках» – на гидроварианте самолёта Ан-2. Геофизической съёмкой удалось закрыть огромное «белое пятно» между устьями Колымы и Индигирки. Охотились, рыбачили. По свидетельству Бориса Ильинского, принимавшего участие в экспедиции, Олег так усердно снабжал свой отряд утками и зайцами, что не было открыто ни одной банки тушёнки. Здесь же Куваев познакомился с рыбаком Петром Щеласовым – прототипом Мельпомена (геологи даже поселились в его избушке). Как считает Ильинский, искусству Куваева плавать на каяке завидовал сам Щеласов, причём Олег умудрялся ещё и метко стрелять с этого плоскодонного корытца в полтора метра длиной.

В характеристике Куваева 1964 года за подписью Шило сообщается: «Полученные в результате съёмки данные представляют большую ценность для суждения об отдельных, в т. ч. кардинальных вопросах геологического строения северных территорий Магаданской области и северо-восточной Якутии».

Эти последние поля дали материал для рассказа «Через триста лет после радуги», повести «Тройной полярный сюжет», романа «Правила бегства». В сентябре Куваев написал Курбатову, что Якутия по сравнению с Чукоткой – «курорт», что он «еле пришёл в себя после нынешней запойной зимы» и что есть смысл продолжить работы в Нижне-Колымской низменности ещё на сезон. Но экспедиции 1965 года состояться было не суждено.

Каким Куваев был геологом?

Профессионалы нас поправят: не геологом, а геофизиком.