,—

, * I

+ / « » n/'w4 « -и /V -.

M ЛЛЛ.—-6 -»» * »,. "

М-.-н л ' «ur/v»^**^, ■ .J

l*t . *,:. + ** ' 4*4.*'* Лг**.»***

/'«' * *'.■*?+/* (Си ♦ /ч *4 - J-ф* 4? 4,4*.Ss. А Л

I* f 4 * * *4 4. /чм frf .

+ ' .4 4Ш *+/*/.*.■ 4. /t^MCVvW^

-- /««• M. 4**4444/ 4*4+ 1 Л

//+...J J 4t Т*« i *4+4*4+4

^ -

* *»4t, gK * .4^/4*4,У /l ***+i

f* et *S* 4* 4*4*4 .+. J J 4.4.S: * 4. 4*1 M44. Г"**1 +A+ .

Я./ 4/4444 4^*44... 4 4 /*t4/t+.4.J Jf44*4. J «У» 4*/.*44~t4* J *'4fW I SJ jt+T- . +44. 1 Ot^y ' M. n 4, 44*f 2 .4*4 Л 4 Л ' -

/'t £.4 4*./ '//*+ + /*.* /j *4*'+•***' „ y,4**44^44

*4 4+. *./** y4t***f4 _ '.' «/ 44.У /44'*/. /*****.* -4**44* 0 *C*Ut-

.**++*. ,t4T J./. t *, 4 **. /i w -o^ •

^ ' /4/, *,.,*. 4./ 4

/о. ■ '4 /г4, 4 Л / •444-Х4- +4-4S

,-4« Г t JA » * 4/44 44^.*.:

... —

х- , '

1.444

и

r-

s*.

****// /

,4 (4.4 /4, f/44..**4,r 4* **4,*...' 14*4+ —4 Л4

- ** Лл*44* «/■; ' ^ 44 4 л 4 t 4f Ml /i.,1^ £4-44+4*

/ / / X ' ~*r 4 е.у*+.4+4*4Л ^ ' //t /// - *4 4t ***t

j/* 4*4 4.4*4 . t '

РУКОПИСЬ РАССКАЗА А. С. ПИСАРЕВОЙ «СЧАСТЬЕ», ВЫПРАВЛЕННАЯ ЧЕХОВЫМ Листы первый и пятый. Все исправления сделаны руной Чехова Библиотека СССР им. В. И. Ленина. Моснва

Да как же можно! Одно слово— дома! Опять и мальчишки у нас, сама знаешь, Гриша в лавку уйдет, они балуются, не работают. Бес­пременно проситься стану.

Прощай, Зинушка!

Прощай, тетушка!

Минут десять и в коридоре и в палате было тихо. Жена портного убаюкивала девочку, Елена Ивановна дремала, закрыв глаза. И вдруг среди этой тишины она уловила звуки, которые [с]охватили ее [за сердце] до боли острым, почти невыносимым чувством счастья: по длин­ному коридору кто-то шел мягкими медленными шагами. Елена Иванов­на приподнялась на кровати, коричневые глаза ее засияли, по худому нежному лицу разлился горячий румянец.

Палата [№ 17?] номер семнадцатый? — спросил тихий голос.

Самая последняя направо.

В комнату вошел высокий господин в черном длинном сюртуке и в pince-nez, красивый, бледный, с [о странно неподходящими для такого визита] печальными усталыми глазами.

Сережа! — сказала Елена Ивановна задыхающимся голосом.

Она засмеялась, и в то же время глаза ее заблестели от слез[ами].

Она взяла его руку и потянула к себе доверчивым любящим движени­ем, ожидая, что он поцелу[я]ете ее. Гость отвел ее руку и опустился на стул.

Нет, Лелик, я не могу, тут чужие! — сказал он мягко [,но реши­тельно], и его печальные глаза без слов попросили у нее извинения за этот отказ. —Ну, что же, как ты себя чувствуешь?

Сережа, посмотри ее! Ма-аленькая! Посмотри, она там спит. Ах, Сережа, Сережа! Как много надо бы сказать тебе!..

Он подошел к маленькой кроватке, поднял полог и все с тем же пе­чальным выражением долго смотрел на маленькое серьезно-спокойное личико, повязанное белым платочком и от этого казавшееся совсем ста­реньким. Что думал он — неизвестно! Елена Ивановна с кровати тоже смотрела на ребенка, но ее глаза сияли одной только ясной радостью. Потом он опустил полог и сел на стул около кровати. [Он сидел в позе усталого человека, подперев голову рукой.]

Что же, Лелик, ты очень страдала?

Представь, Сережа, не очень,— с оживлением заговорила Елена Ивановна, — я не поверила, когда все кончилось, все время можно бы­ло терпеть... И потом все это произошло так быстро!

Да, разумеется! Рассказы об этих муках преувеличены. Нормаль­ные женщины почти не страдают.

Елена Ивановна посмотрела на него пристальным слегка потухшим взглядом и опустила глаза. Она много готова была перенести для ребен­ка и действительно ожидала худшего [чем это было на самом деле], но слова Сергея [задели ее.] почему-то не понравились ей.

Помолчали.

Сережа, а как мы ее назовем? Что ты так смотришь на меня? [— пе­ребила она себя.]

Ничего.

Елена Ивановна была хороша и миловидна в эту минуту; глаза ее, щеки, рот — все горело возбуждением, [точно] какой-то внутренний огонь зажегся за этим лицом и освещал его своим светом. Но он своим муж­ским взглядом уже [видел] приметил ту перемену, [котор]какую нала­гают на женщину первые роды: [что-то] молодое, чувственно[е] - за­дорное исчезло с[о знакомого] ее милого лица, [и] появилось взамен этого [нечто] что-то новое, духовное, что в эту минуту красило лицо, но в то же время и старило его.

Елена Ивановна почувствовала значение этого взгляда.

Нет, скажи мне, отчего ты так странно посмотрел на меня? — покраснев повторила она *.

•— Я сказал, что ничего, и оставим это.

Они опять замолчали, но на этот раз в молчанье почувствовалось что-то жесткое, недоброе, точно замолчали они для того, чтобы не ска­зать друг другу неприятного.

Что же, скоро домой? — начал он.— Здесь так неприятно, точно в тюрьме. И потом, отчего ты не одна?

Нет, уверяю тебя, Сережа, здесь хорошо. Так все внимательны, добры, и за нее я спокойна. А соседка мне нисколько не мешает, она такая интересная, типичная!

Ну, меня бы это страшно стесняло... [на твоем месте. Мне и те­перь неприятно.]

Отчего? Она очень славная, так мучилась, бедная! Ребенок вдвое больше нашей, зовут ее Лелей. А как же мы нашу назовем, Сережа?

Да не все ли равно?

Елена Ивановна мечтательно посмотрела на маленькую кроватку. Тут, за белым пологом лежало [то] существо, которое пробуждало в ней какие-то новые надежды, новые ожидания; и от этих ожиданий жизнь, начавшая одно время казаться ей изжитой, слишком понятной, со­стоящей из отдельных мелочей,— опять стала представляться загадоч­ной, цельной, новой — одним словом, такой, какой она всегда кажется в своем начале.

Ты будешь ее любить,— тихонько сказала она, и нельзя было понять, задавала ли она вопрос или просто мечтала вслух.

Я вообще люблю детей,— ответил он,— что за несправедливость любить своих детей больше чужих.

Елене Ивановне хотелось сказать, что тогда и любовь к взрос­лому — несправедливость; [но это возражение замерло в ней:] несколько минут она смотрела на его бледное лицо с устало прищуренными гла­зами, стараясь видом этого дорогого лица усмирить протест в своей ду­ше; она знала, что для этого ей нужно было посмотреть на его висок с вьющимися седеющими волосами,