Ты швыряешь в меня пакетом со спортивной формой. Отбрасываю одеяло, встаю на пол. Россыпь мурашек пробегает до самой макушки. Выходя из подъезда к покачивающимся в парке деревьям, я понимаю: ты права. Это ничего не меняет.

Прости, что повторяюсь, но как же классно бегать с тобой. Представлять себя кадетом космической Академии, словно у меня есть будущее за пределами этого тупого городка, этой бесполезной планеты. Не надо так на меня смотреть. Знаешь, всё, что говорят о безграничных возможностях нашего поколения, – враньё. Посмотри на Аньку. Вот кто заслужил идти по своей дороге – она хотя бы знает куда! Но ей придётся содержать нас, и ради этого она забивает на себя. Разве это справедливо? А что, если… если ты встретишь человека, которому предстоит совершить жертву ради своего народа? Не типа оттащить цветок к вулкану и погибнуть от жара и пламени, а… провести жизнь в безвестности, нужде и страданиях, но знать, что его жертвой спасутся другие. И даже никакой мученической смерти. Просто – пуф-ф – и нет его, и никто не узнает… Я так задумываюсь об этом человеке, что уже почти вижу его, он почти затмевает всё, что я намечтала о твоём мире. Пространство воображения сузилось до маленькой картинки: ты и этот человек, сидящие у костра… Я прихожу в себя только над своим столом, когда первые слова истории записаны в мысленную книжечку. От меня пахнет по́том и улицей. Я одна в комнате. Анька плещется в душе, она звенит чашками и кастрюлями, через весь коридор орёт, чтобы шли на завтрак. В голове гудит. Из форточки пахнет весной. Мне отчего-то сладко и больно, я только что сделала что-то бесповоротно важное. Замираю над книжечкой, чтобы сохранить это. Хочу написать Сирил, но передумываю. Это что-то – только для меня.

«Я в школе», – бросаю на её номер и сразу получаю в ответ: «Ок».

– У помоечницы телефон появился.

Переступаю через подножку Твари, стараясь идти в туалет, а не бежать. Только там, в кабинке со сломанным бачком – шум бессмысленно растраченной воды перекрывает моё шебуршание, – вытаскиваю другой телефон, настоящий. Чем скорее это сделаю, тем лучше. Сначала пишу Сирил лично. Оттого, что я больше не увижу её по вечерам будней, горло захлёстывает солёной волной.

«Арабелла, какой ужас! – отвечает она сразу же. – Когда мы теперь увидимся?»

«Не знаю. До новой контрошки по геометрии точно нет. Прости. Не знаю, когда смогу вернуть телефон. Прости».

«Забей. Тебе нужнее. Мы должны быть на связи, особенно сейчас».

Обнимаю телефон вместо подруги. Чем я её заслужила?

Потом, пока не передумала, пишу Джей-Джею, уверенная, что не ответит:

«Ну что, прочитал?»

Но в окошке прыгают три точки набираемого сообщения.

«Фанфики не моё» – история трёх минут ожидания.

«А что твоё?»

«Ты мне просто нравишься».

«А мне просто нравится „Огненная звезда“!»

На это он не отвечает, а мне больше нечего сказать. И тогда я строчу сообщение в наш общий чат сходок. Правду о том, почему не смогу прийти. Мне так стыдно это писать, что просто пуляю, не проверяя. Прочитать, что там ответили, не хватает времени – звонок на урок. Я даже на секунду радуюсь, что не увижу (хотя бы не сразу), что скажет Лиз. Но она отвечает мгновенно. Как будто этого ждала:

«Ну отпад. Так вовремя. Молодец».

Вот я и убедилась. Сколько пассивной агрессии. Ну и что с того? Двое минус, но двое до сих пор плюс. Сирил и ты, конечно. На остальных плевать.

✎

«Я дома».

«Ок».

Так я теперь живу. После школы сразу домой. Может, она дома, а может – на смене, но никогда не знаешь, до скольких. Поэтому не рискую читить. Из дома ни ногой, как бы ни хотелось побродить с тобой по двору под музыку, как бы ни хотелось забежать к Сирил после уроков. Пусть она думает, что я полностью подчинилась. За приоткрытой дверью муравьём в янтаре – только моё тело. Склонилось над тетрадкой, как в молитве. На самом деле прячу телефон в мысленной книжечке, рядом с твоей фотографией, и позволяю себе заглянуть, когда становится невыносимо. Хорошо, что я всё-таки снова рискнула посмотреть переписку. Фандом прислал в общий чат кучу сочувственных комментариев. Когда устаю от изучения тем сообщества, потому что старые ветки выучила наизусть вместе с комментариями, то сёрфлю интернет. Прочитала несколько статей про тебя на английском и поняла, что наша страничка в «Википедии» – не просто грубая копипаста, но ещё и с ошибками! К счастью, оказалось, вики-статьи может править кто угодно – даже я.

Домашку – ту, в которую врубаться не надо, – я делаю прилежно. Забавно получить пятёрку-четвёрку по русишу, или истории, или ещё по чему-то подобному без малейших усилий, даже «мозг не включался», всё по накатанной, а значит – не по-настоящему. Я не могу учиться, даже когда пытаюсь себя заставить. Геометрия всегда открывается на той странице, которая порвалась с края, когда она схватила меня и развернула к себе, чтобы ударить словами. Я больше ни о чём думать не могу, даже о том, что это может повториться. Передо мной и домашним заданием снова вырастает мысленная стена, и что толку выбивать кирпичи, если можно просто идти вдоль неё до бесконечности. Или до тех пор, пока не перенесусь в мыслях к тебе, а там уже никакие законы физики-геометрии не нужны.

Так что субботнего репетитора я боялась сильнее, чем похода к зубному. Она выдала мне бумажку с адресом и временем: тринадцать ноль-ноль. У меня внутри всё перекручивается от мысли, что, пока мои друзья будут есть вредную еду, обсуждать сериал и конвент, меня будут пытать геометрией на расстоянии буквально в одну автобусную остановку от «Голден Глоба»!

«Держись, Арабелла!» – писала Сирил в чат.

«Мы с тобой! В душЕ», – Кайла.

«Ага», – Этти.

«Оч будет тебя ни хватать на сходке», – Джей-Джей.

«СПС народ», – я.

Но легче не становится.

– Александр Александрович. – Репетитор оказался не старше Аньки, пожимает руку и добавляет: – Можно просто Александр. Никаких Сан Санычей.

Симпатичный настолько, что, будь я не Арабеллой, а любой девчонкой из школы, у меня на уме была бы вовсе не математика. Интересно, она сама его видела? Прежде чем послать меня в дом к незнакомому человеку? Ну, технически незнакомому – наша математичка ей своего бывшего ученика порекомендовала. Но всё равно.

Александр проводит меня в большую комнату, обставленную как в советском кино: старый диван, накрытый пледом с болтающимися кончиками, торшер с бумажной