– Вместе плывем, вместе и тонуть будем…

– Типун тебе на язык…

В приемном покое крупной московской больницы стоял чуть ли не базарный шум.

Симпатичная молодая докторша в белоснежном накрахмаленном халате терпеливо уговаривала группу граждан, столпившихся у ее окошечка:

– Извините, но я не могу вас пропустить, не положено.

Граждане, – а их было человек восемь, – все в одинаковых коротких дубленых куртках с букетами цветов в руках – по-восточному эмоционально возмущались:

– Как – не положено? У вас же сегодня приемный день.

– Ну и что? Приемный или неприемный – это не имеет никакого значения. В палату реанимации посетителей вообще допускать запрещено.

Но гости, горячие кавказские парни, не сдавались. Продолжая возмущаться, толпились у окошка и совали туда букеты умопомрачительных красных роз.

– Вах, дэвушка, посмотри, какие замечательные цветы! Разве они тебе не нравятся?

– Допустим, нравятся. Ну и что? – улыбнулась она.

Почувствовав слабину в ее поведении, кавказцы усилили напор.

– Возьми, возьми себе этот букет! Разве он не прекрасен? Как он подходит к твоим глазам! Возьми букет, только пропусти нас!

– Ну я же вам сказала, – снова заупрямилась девушка, – что туда не положено, запрещено правилами.

– Девушка, какой ты злой!.. Наш друг лежит в этой палате савсэм один. Ему так тяжело, ему требуется поддержка, а ты здесь такой молодой, красивый бюрократ…

За окошком приемного отделения появилась строгая дама, тоже в белоснежном халате и, поправляя очки на некрасивом, полнеющем лице, спросила с металлом в голосе:

– Что здесь происходит?

– Вот, – начала оправдываться молодая докторша, – объясняю я им, что в палату реанимации пропустить никого не могу. А они слушать ничего не хотят.

– Есть правила, мы понимаем, – снова загалдели гости. – Но из каждого правила есть исключения. Правда, дэвушки? Ми ведь савсэм ненадолго… Нам только взглянуть на друга и оставить наши маленькие подарки…

– Правила для всех одни: пациент, который находится в палате реанимации, нуждается в тишине и покое.

Дальнейшие переговоры ни к чему не привели, и тогда кавказцы стали шумно требовать встречи с главным врачом больницы.

– Главный врач занят, – ответила строгая дама, не желая уступать, однако, заметив, что несмотря на запрет, кавказцы готовы двинуться с цветами по коридору, дама воскликнула: – Хорошо-хорошо! Если вы так настаиваете, я сама передам ваши подарки. Как фамилия пациента?

– Кучуберидзе. Валерий Тенгизович.

– Кучуберидзе?.. – Дама проверила фамилию по журналу и наконец кивнула. – Да, он в палате реанимации со вчерашнего дня.

– Как там наш дорогой Валерий Тенгизович?

– Нужно сходить, узнать.

Дама вышла из-за стеклянной двери приемного отделения и стала принимать букеты цветов, которые совали ей кавказские гости. Затем они отошли в сторону, к окну, и стали терпеливо ждать, негромко переговариваясь между собой.

В это время невысокий, крепко сложенный молодой человек в кожаной куртке и черной спортивной шапочке подошел к окошку приемного отделения и поинтересовался у девушки:

– Могу я передать записку знакомому?

– Как фамилия?

– А… э… Лабунов, – молодой человек едва заметно улыбнулся.

– А в каком он отделении?

– Не знаю. У него что-то с желудком.

– Может быть, гастро-энтероскопическое?.. – Девушка стала листать журнал, повторяя: – Лабунов… Лабунов…

– Может, и гастро это… это… Вам виднее.

Девушка долго листала страницы, потом озабоченно посмотрела на посетителя.

– Лабунов? Когда поступил?

– Не помню… Это… Дня три назад.

– По «Скорой» или по направлению?

– По направлению.

– Ну, хорошо… Сейчас проверю, может быть, пропустила.

Молодой человек снова чуть заметно улыбнулся.

Тем временем из палаты реанимации вернулась дама в очках, и цветов в ее руках уже не было.

Завидев ее, кавказцы тут же двинулись навстречу.

– Все в порядке, – успокоила она посетителей. – Я оставила цветы в палате.

– Что он сказал? Как он себя чувствует?

– Он ничего не мог сказать, потому что находится в бессознательном состоянии. Пока…

Кавказцы озабоченно загалдели.

– Успокойтесь! Успокойтесь, с ним все будет в порядке. Я разговаривала с врачом – вашему другу сделали операцию, он будет жить. Ему, конечно, повезло, что у нас такой квалифицированный персонал.

Тем временем, перелистав весь журнал, девушка обратилась к молодому человеку:

– Вы не ошиблись? Ваш друг действительно находится в нашей больнице?

Тот пожал плечами.

– Может, и ошибся. Ладно, пока…

Проходя мимо кавказцев, он опустил голову и поглубже натянул на глаза спортивную шапочку.

* * *

В большом, просторном зале четырехкомнатной квартиры на проспекте Вернадского звучала «Музыка для фейерверков» Георга Фридриха Генделя. За окнами, чуть прикрытыми тяжелыми шторами, шел снег, создававший вместе с благородными звуками альтов и виолончелей умиротворяющую атмосферу.

Молодой, лет двадцати семи мужчина в спортивном костюме лежал на оттоманке в углу, рядом со включенным торшером.

На мгновение оторвавшись от чтения книги в ярко-красной обложке, он закрыл глаза и с наслаждением выслушал финальную часть сюиты. Его овальное лицо с ямочкой на подбородке тронуло едва заметное подобие улыбки. Нащупав под бедром пульт от музыкального центра, он нажал на кнопку и «Музыка для фейерверков» зазвучала снова.

Едва погрузившись в чтение, он опять вынужден был отвлечься, на сей раз из-за шума в прихожей: сначала раздался звонок в дверь, потом шаги, негромкий разговор, скрип, топот.

– Шеф, – донеслось из прихожей. – Бес пришел.

– Давай его сюда, – сказал молодой человек в спортивном костюме, нажав на кнопку, чтобы убавить звук.

Дверь открылась. На пороге показался крепыш в кожаной куртке и черной спортивной шапочке. Шерстяной вязаной перчаткой он стряхивал с одежды снег.

– Вот, бля, ну и погода, – бормотал он.

– Ты что, на лестничной площадке не мог этого сделать?

– Да я это… Я побыстрее хотел, Лаба, – оправдываясь, Бес развел руками. – А ты все музычку слушаешь? И на хрена тебе это говно сдалось?