Мейсон сказал:

– Мы ведем расследование несчастья, случившегося пососедству. Вы, наверное, уже знаете...

– Про женщину, которую убили там, на шоссе?

Мейсон кивнул.

– А что вас интересует?

– Вы были дома в ночь убийства?

– Да.

– А не слышали ли вы каких-нибудь странных звуков,доносившихся вон оттуда? – Мейсон указал назад.

– Вы имеете в виду дом, который купил этот верзила, строящийиз себя денди?

– Вот-вот.

– Его собака лаяла как полоумная, – сообщил Ломакс. – Ясказал жене, что, наверное, стряслась беда. Псина просто наизнанкувыворачивалась.

– А вы не знаете, когда именно это происходило? – спросилМейсон.

– Сейчас скажу точно. Вернее, точно сказать, когда всеначалось, я не могу. Я ведь не сразу понял, что дело неладно. Но собака лаяла,лаяла, и я решил выглянуть в окно. Оно выходит прямо на дом Хэкли.

– Знаю-знаю, – с готовностью подтвердил Мейсон. – И чтодальше?

– Я взглянул на часы. Мне пришло в голову, что, наверно,стряслась беда. Времени было ровно двадцать пять минут первого.

– А ваши часы показывают точное время? – спросил Мейсон.

– Вполне. Я их каждый день сверяю по радио. Если они и врут,то на пару секунд, не больше.

– Значит, часы показывали двенадцать двадцать пять?

– Если быть совсем точным, то двенадцать двадцать четыре, –сказал Ломакс. – Я запомнил.

– Собака долго лаяла?

– Ну, идя к окну, я заметил, что в доме, который купилХэкли, зажегся свет, и собака тут же умолкла, как по приказу. Я еще немногоподождал, но свет горел, собака больше не лаяла... Я решил, что все в порядке,и пошел опять спать. Она лаяла минуты три-четыре, пока я не встал. Если хотитезнать, псина эта препротивная, но пока я с ней не связываюсь – предпочитаю непортить отношения. Но вообще-то я держу кур, и если собака загрызет хоть одногоцыпленка, я терпеть не буду, а выложу Хэкли все начистоту. Скажу, что собакаего – тварь городская, и в деревне ей делать нечего. Я еще не видел ни одногопса, который бы не стал убийцей после переезда в деревню. Вообще это всебезобразие. Раньше в том доме жили приятные люди. Богачи, правда, но с соседямиотношения поддерживали мирные. Люди как люди. Они, наверное, тоже былигородские, но в деревенскую жизнь вписывались нормально. А этот Хэкли совсемдругого поля ягода. Он насквозь городской, с соседями не общается. Смотрит наменя как на пустое место. Идет мимо – и хоть бы хны. Бывает, кивнет, а может итак пройти. Никогда не остановится поговорить. В деревне человек зависит отсоседей, и если вдруг попадается такой, который не желает с тобой знаться, этонеприятно.

– Еще бы! – поддакнул Мейсон.

– А раз так, то я не обязан терпеть выходки его псины. Онамне не нравится. Одна такая зверюга мне уже кровь когда-то попортила.

– Собака волновалась вчера только один раз?

– Один, – кивнул Ломакс.

– А вы не заметили на дороге какой-нибудь машины?

– Никаких машин я не видел, – набычившись, заявил Ломакс. –Я вообще-то ложусь в постель, чтобы спать. У меня тридцать акров земли, накоторой надо пахать. Так что к вечеру я совершенно выматываюсь. Послушаю вдевять радио – и на боковую. Ночью я обычно сплю не просыпаясь. А на рассветевстаю и опять за работу. Да и не тот я человек, чтобы лезть в дела соседей. Нелюблю, правда, чтобы и соседи совали свой нос куда не просят. Я живу сам и даюжить другим. Мы тут все такие.

– Значит, машины вы никакой не слышали?

– Да нет, ничего я не слышал, пока проклятая псина незалаяла. А тогда встал и пошел посмотреть, что происходит. Собака... она веласебя так, будто... ну, знаете, как бывает, когда животное чем-то взбудоражено.Слегка истерично, что ли...

– Вы думаете, там был кто-то чужой?

– Я думаю, она здорово разволновалась.

– Но вы никого не видели?

– Я же говорил... Я увидел, что зажегся свет. Собака ещечуть-чуть полаяла и перестала. И я пошел спать.

– А сколько времени прошло? – спросил Мейсон.

– Перед чем? – не понял Ломакс.

– Перед тем, как вы пошли спать.

– Понятия не имею, – пожал плечами Ломакс. – У меня нетсекундомера. Наверное... Бог его знает, секунд тридцать, от силы минута...

– Спасибо, – улыбаясь, поблагодарил Мейсон. – Только неговорите никому о нашей беседе. Мне не хочется, чтобы это дошло до Хэкли. Да идля ваших отношений лучше, если он не будет знать, что вы нам о чем-торассказали.

– Плевать мне на него! – воскликнул Ломакс. – Менясовершенно не интересует его мнение.

Мейсон пожелал ему спокойной ночи, и гости отправилисьобратно к машине.

Делла Стрит сказала:

– А я у Хэкли кое-что стащила...

– Неужели? – поднял брови Мейсон.

Делла рассмеялась.

– Вот что значит женский взгляд!.. Наверно, ни один из васне заметил шарфик, лежавший на книжной полке в углу? А? Признавайтесь!

– Шарфик? – переспросил адвокат. – Нет, конечно.

Делла Стрит вытащила разноцветный шелковый шарф, которыйпрятала у себя на груди. Шарф был выдержан в приглушенных тонах: зеленые полосыпостепенно переходили в темно-лиловые.

– Не чувствуете запах? – спросила Делла.

Мейсон понюхал и присвистнул.

– Делла! Неужели это тот самый аромат?

– Какой? – поинтересовался Дрейк.

Мейсон задумчиво произнес:

– Может, я и ошибаюсь, но вроде бы такими духамипользовалась моя хорошая знакомая Вирджиния Байнум.

– Запах слишком слаб, чтобы служить доказательством на суде,– откликнулась Делла Стрит. – Но вообще-то это идея, шеф.

– Нет, не просто идея, – нахмурился Мейсон. – Это догадка.

– А вот, – добавила Делла Стрит, – кое-что еще.

И она вынула из-за пазухи маленькую сплющенную женскуюшляпку.

– Обе вещи лежали на книжной полке в углу. Помните, агентДрейка говорил, что, когда Этель Гарвин выходила из гостиницы, на ней былашляпка?

Мейсон взял шляпку в руки.

Дрейк тихонько присвистнул:

– Черт побери, Перри! А что, если обе женщины были влюбленыв Хэкли?