— Марат, это Вика, Милина подруга. Совсем недавно егоубили. Он лежит на заднем сиденье моей машины.

— Ты в своем уме? — всполошился Марат.

— Я говорю правду. Я не знаю, что мне с ним делать. Яведь даже не знаю, где он живет… Я вообще про него ничего не знаю…

— Где ты находишься?

— При въезде в Москву. Ленинградское направление. У менясеребряный «форд».

— Стой на месте и никуда не двигайся. Повесив трубку, яхотела было позвонить домой, но передумала. Еще слишком рано для того, чтобыбудить родителей, если, конечно, они спят. Сейчас я навсегда распрощаюсь сАнтоном, потом поеду домой и снова начну поиски сына. Правда, я уже сомневаюсьв том, что вообще смогу что-либо сделать в жизни.

В работавшей круглосуточно палатке я купила дагестанскийконьяк и небольшую шоколадку. Я никогда не любила коньяк, а уж тем болеесамопальный, но в этот раз я пила его, словно бальзам, который хоть как-тоуспокаивал мои нервы. Я сидела на заднем сиденье. Голова Антона лежала на моихколенях и была очень тяжелой.

— Вот и все, Антоша. Вот и все, — прохрипелая. — Сейчас тебя заберут, и я больше никогда тебя не увижу… Никогда…Знаешь, как это страшно, сначала полюбить человека, а потом никогда его невидеть…

Я не помню, сколько я просидела в машине. Но бутылка коньякаопустела, а от шоколадки остался один маленький кусочек… Наконец рядом со мнойостановился огромный джип и помигал мне фарами. Я осторожно положила головуАнтона на сиденье и, пошатываясь, вышла из машины. Прямо передо мной предсталидвое мужчин устрашающей внешности.

— Где Антон? — спросил тот, который был размерамипобольше.

— В машине… А где Марат?

— Марат прислал нас. Он занят.

Я развела руками и произнесла пьяным голосом:

— Конечно. Марат всегда занят. Он трахает какую-нибудьшлюху?

— Марат занят, — отрезал тот же мордоворот.

— Оно и понятно. Ему наплевать, что однателохранительница, которая честно отработала на него несколько лет, пропала безвести, а другого просто убили. Его интересует только собственная жизнь…

Мужчины перенесли тело Антона к себе в джип. Я не хотела еготерять даже мертвого, мне хотелось упасть на землю и забиться в истерике. Язадыхалась. От меня забирали любовь. Я оставалась один на один собстоятельствами, которые обрушились на меня.

— Куда вы его повезете?

— Тебе какая разница? Похоронят по-человечески, непереживай.

— Мне очень большая разница. Антон был для меня близкимчеловеком.

— Да ты знала его всего сутки!

— Я хочу знать, где его похоронят, — не сдаваласья.

— А Марат хотел бы знать, как он погиб. Марат ждет тебясегодня в «Балчуге» в обеденное время.

— Если бы он хотел знать, приехал бы сюда сам.

— Да ты, в натуре, пьяная, — удивился один изхалдеев, как называл своих служащих Марат. — Ты где так нажралась?

— Я не нажралась, а напилась. Это совсем разные вещи.

— А кто тебя так разукрасил?

— Тот, кто убил Антона, — произнесла ябезжизненным голосом и поплелась к чужому «форду». Стало светать, а этозначило, что я должна вернуться домой как можно быстрее. Я была пьяна, но веламашину аккуратнее, чем обычно. Я думала о том, что по-прежнему люблю Антона,люблю до безумия, но как-то по-другому, совсем иначе. Он превратился для меня вбога, моего бога, потому что общего бога не бывает. У каждого человека долженбыть свой бог. Теперь Антон высоко на небе и думает обо мне, иначе просто неможет быть, потому что нас слишком многое связывало. Слишком многое… Только быон попал в рай и познал его радости… Антон мертв, но его душа будет витатьсорок дней и только на сороковой день уйдет в мир иной. Раньше у меня просто небыло жизни. Жизнь началась только тогда, когда я узнала Антона. Пройдет время,и мы обязательно встретимся. Я не знаю, когда это будет, но я в этом уверена. Явсегда добиваюсь намеченной цели. Я найду его, где бы он ни был. В преисподнейили на небе, в раю или в аду.

Мне хотелось положить голову Антону на грудь, разрыдаться ислиться с ним, превратившись в одно неразделимое создание природы.

К дому родителей я подъехала около девяти утра. Грелоласковое солнышко, словно ничего не было, а эта ночь была такой же спокойной,как и все остальные. Сейчас свершится то, чего я боюсь больше всего. Или мойребенок дома в целости и сохранности, или я уже никогда ничего о нем не услышу…Оттягивая решающий миг, я заглянула в чужой бардачок и среди вороха совершеннобестолковых бумаг нащупала проявленную пленку. Развернув ее, я постараласьразглядеть, что на ней изображено, но негативы были темными и неотчетливыми.

Это может мне пригодиться, пронеслось у меня в голове.Необходимо срочно напечатать фотографии. Быть может, я смогу хоть что-нибудьузнать об изверге, который убил Антона. Сунув пленку в сумочку, я закрылабардачок и вышла из машины. Каждый шаг, приближающий меня к квартире родителей,давался мне с огромным трудом. В моем воображении рисовались самые ужасныекартины. Я надавила на кнопку звонка и принялась ждать. Дверь распахнулась и напороге появилась моя мать, она выглядела значительно лучше и казалась намногоспокойнее, чем прежде. Увидев мое избитое лицо, она вскрикнула:

— Вика, доченька, что с тобой?

Не говоря ни слова, я отодвинула мать и вбежала в квартиру.В зале, на большом цветастом диване лежал мой сын и сладко посапывал. Я неверила своим глазам:

— Господи, неужели мой сын дома?

— Час назад пришел…

— Как это пришел?

— Позвонил в дверь. Я открыла, смотрю, Сашенька стоит.

— Что он сказал?

— Сказал, что ничего не видел. Ему завязали глаза,посадили в машину и привезли ко мне.

— А где его держали?

— Он и сам толком не знает. В каком-то сыром подвале.

Мама не удержалась и, бросившись ко мне на шею, громкозаплакала.

— Самое страшное уже позади… Жив твой сыночек, жив…

Я обняла ее и тоже заревела. Вдоволь наплакавшись, мы пошлина кухню.

— Если бы ты только знала, как я хочу кофе, —вздохнула я, усаживаясь на стул.

Мама быстро приготовила ароматный кофе. Я сделала глоток ирешительно сказала:

— Надо бы разбудить Сашу.

— Зачем? — перепугалась мать.