за уничтоженный чай. Законы также усложняли процедуру предания суду королевских чиновников в Массачусетсе вне зависимости от тяжести преступления, так как стоимость предъявления обвинения возросла настолько, что большинство колонистов просто не могли себе это позволить. Законы также легализовали размещение британских солдат в любом месте по усмотрению губернатора штата, в том числе в частных домах, хотя до этого все же вряд ли доходило. Колонисты расценили подобные действия как непростительное нарушение их естественных прав и акт прямого угнетения со стороны британской короны. Американская война за независимость стала неизбежной.* * *

«Не много ли суеты вокруг нескольких чашек чая?» — спросите вы. Но дело, конечно, было не в чае, а в налогах и в том, что они олицетворяли. Это удивительный пример силы необузданного гнева. Впрочем, не стоит упускать из виду, что вызвали гнев налоги на предметы роскоши. Я уже касался того, насколько мощным двигателем может стать желание роскоши, в разговоре о том, как османы перекрыли Шелковый путь, заставив европейцев искать обходные пути на Восток. Если бы не стремление к изыскам, кто знает, когда вообще был бы открыт континент, где произошло «Бостонское чаепитие»? Однако, вместо того чтобы исследовать гнев угнетенной группы, природа которого при всей своей важности предстает несколько очевидной, давайте рассмотрим чуть более широкие последствия стремления к роскоши. Стремления настолько сильного, что в своей крайности оно способно привести к восстанию, рождению новой нации, установлению демократии, появлению рок-н-ролла, чикагской пиццы, голливудских фильмов и даже к высадке на Луну.

Мы знаем, что падение Константинополя под натиском османов привело к поиску новых торговых путей. Однако, несмотря на поборы Османской империи, благодаря богатствам, обнаруженным в Новом Свете и по пути на Восток и освоенным португальской и голландской Ост-Индскими компаниями, оборот предметов роскоши увеличился как никогда ранее. Спрос на товары, вызванный этим всплеском торговли, значительно повлиял на развитие истории и во многом сформировал современный западный мир.

Воспитание вкуса

Безусловно, стремление к материальным благам, или жадность, существовало задолго до того, как турки захватили Константинополь. Можно с уверенностью утверждать, что и крестоносцы, и Александр Македонский, и даже Ашока поступали так, как поступали, хотя бы отчасти из жажды власти, славы и богатства. Будучи великим завоевателем, сложно провести границу между богатством и властью. Однако во времена Ашоки, Александра или крестовых походов людей всячески предостерегали от потакания желаниям первого порядка.

Если помните, это эгоистичные желания богатства, изобилия и личного благосостояния. Желания первого порядка можно назвать жадностью[202]. Куда лучше обратиться к желаниям второго порядка: желанию желать, или, как это принято в буддизме, желанию не желать. Желания второго порядка помогают контролировать чувства и достигать чего-то более возвышенного, чем материальная выгода: добродетельной жизни, эвдемонии, нирваны или райского блаженства.

Однако в XVIII веке состоятельные европейцы хотели и попасть в рай, и покупать красивые блестящие вещи. Философам не потребовалось много времени, чтобы примирить эти идеи и придумать новую категорию — сентиментальные чувства (sentiments), в частности чувство вкуса.

Именно так, вкус рассматривался как отдельное чувство. Чтобы объяснить почему, придется углубиться в долгую историю вкуса и сентиментальных чувств. В разных вариациях само слово «вкус» все чаще использовалось в Европе в начале XVI века, как раз в то время, когда на континент стало прибывать все больше предметов роскоши. Очевидно, люди знали, что такое вкус, и до этого, и довольно давно. Если мы обратимся к нашему старому другу Аристотелю, то обнаружим, что вкус считался одним из низших чувств. Наряду с обонянием и осязанием он означал прикосновение к предмету внешнего мира частью своего тела. Зрение и слух считались более важными и высокими чувствами. Не забывайте, что при всей своей гениальности Аристотель не имел ни малейшего представления об электромагнитном излучении и звуковых волнах. Сейчас мы знаем, что наш мозг воспринимает цвета, обрабатывая свет, отраженный от объекта и попавший в глаз. Однако Аристотель считал, что цвет — это часть предмета, его внутренняя составляющая. Он полагал, что звук и изображение попадают прямо в душу, не касаясь ничего больше. В конце концов, большинству людей не приходится совать вещи в глаза, чтобы их рассмотреть, или в уши, чтобы их услышать[203]. Чтобы почувствовать вкус, однако, необходимо прикоснуться к предмету ртом, то есть полостью, а мы, как известно, склонны к некоторой брезгливости, когда речь идет о наших отверстиях[204].

В одном вкус отличается от других чувств: он никогда не обманывает. До известной степени. Если что-то невкусно, это невкусно, и точка. К X веку вкус по-прежнему считался грубым, примитивным чувством. Бенедиктинский аббат XI века Ансельм Кентерберийский включил наслаждение вкусом в число двадцати восьми грехов любопытства. Вкус также играл важную роль в совершении таких широко осуждавшихся грехов, как обжорство и прелюбодеяние, потому что и в том и в другом при надлежащем рвении задействован рот[205]. Вскоре начались споры о добродетелях и пороках вкуса. В эти диспуты включилась новая группа мыслителей — гуманисты.

Этот тип гуманизма (ренессансный гуманизм) не стоит путать со светским. В отличие от светских гуманистов гуманисты эпохи Возрождения довольно сильно верили в Бога и Церковь. Их движение зародилось в Италии в XIV веке и сыграло немалую роль в наступлении исторического периода, который и дал им название — Ренессанс. Их довольно сложно определить как группу. Но если что-то и объединяло этих достаточно непохожих людей, так это стремление вернуть утраченные знания и заново пережить классический золотой век. Познакомившись с древними философскими трудами, которые в XII веке стали попадать в Европу с Востока, они захотели вернуть описанное в них прошлое. Для этого они читали и переводили книги, относившиеся, по их мнению, к золотому веку — эпохе, когда человечество было ближе к творению и в куда меньшей степени погрязло в грехе.

Ганс Гольбейн Младший. Богач и смерть; Королева и смерть. 1523–1543. Гравюра на дереве. Национальная галерея искусства, Вашингтон

Благодаря этим оригинальным текстам гуманисты заново открыли для себя римское желание сосредоточиться на жизни здесь и сейчас, не думая о том, что будет потом. Движение повлияло на искусство, вдохновив его участников на создание образов, известных как memento mori. Черепа, изображения смерти и тому подобное служили символами смертности человека. Они были призваны напоминать зрителю о том, что смерть приходит за всеми, независимо от богатства и статуса.

Пытаясь отыскать более совершенное и менее испорченное прошлое и