французы не сомневались, что если они воздержатся от финансовых отношений с турками, то вмешаются немцы и еще более укрепят свое влияние на Порту[368]. В своем внешнеполитическом курсе Сазонову никогда не удавалось заручиться финансовой поддержкой Франции – не стала исключением и нынешняя ситуация.

Следующей мерой Петербурга по удержанию господства на Черном море значилось наращивание собственного флота. В январском письме Сазонову Григорович указал, что следует попытаться перекупить линкоры, строящиеся для Чили и Аргентины, прежде чем это сделает Турция (или, кстати, Греция)[369]. Таким образом, одновременно замедляя рост турецкого флота, можно было бы ускорить увеличение русского флота на Балтике; когда же он станет достаточно крупным, из него можно будет выделить эскадру для отправки в Средиземное море, вынуждая турок разделить морские силы. Предложение Григоровича было необычно тем, что до сих пор русское правительство настаивало на строительстве кораблей на собственных судоверфях, что было более затратно и долго, но развивало отечественное судостроение [Stevenson 1996: 150; Gatrell 1994: 271–277]. Тем не менее ответ Сазонова был скорым и всецело положительным[370]. Подобная готовность приобрести корабли, конечно, в известной степени отражала горячее желание министров усилить русский флот, но все же в первую очередь они стремились опередить турок, сохраняя тем самым контроль России над Черным морем. Как писал сам Сазонов: «…наша главная цель – недопущение продажи строящихся аргентинских броненосцев в другие руки»[371]. 20 февраля Николай II одобрил идею с приобретением кораблей, поощряя дальнейшие согласованные шаги министров[372].

К январю 1914 года русский МИД уже активно прорабатывал возможные варианты покупки кораблей у Чили и Аргентины[373]. Сазонов поручил посланнику в Аргентине добиться у ее правительства обещания, что в случае, если корабли будет решено продать, первым делом они будут предложены именно России. В феврале – марте посланники в Буэнос-Айресе и Вашингтоне вели регулярные переговоры с аргентинскими коллегами о покупке кораблей, строящихся на американских верфях[374]. Но аргентинцы неизменно и вне зависимости от предложенной суммы заявляли, что в продаже не заинтересованы[375]. В апреле и мае Россия нацелилась на один или сразу на оба строящихся для Чили дредноута, но и их заполучить не удалось в силу отказа Аргентины расстаться со своими[376]. По совету Григоровича Сазонов даже обратился к англичанам, чтобы те помогли убедить чилийцев продать России корабли. Чуть ранее в марте Британское адмиралтейство запросило информацию о новом аэроплане, сконструированном изобретателем И. И. Сикорским и недавно приобретенном правительством. Сазонов ответил Лондону, что Морское ведомство дозволит передать сведения о машине Сикорского в обмен на помощь в получении Россией двух чилийских линкоров, строящихся в Великобритании. Но британский МИД лишь повторил уже знакомые заверения чилийцев о нежелании продавать свои корабли[377].

Пока за морями русские посланники пытались помешать турецким планам, отечественное Морское ведомство получило от Думы дополнительное финансирование на развитие судостроительной программы. 30 марта 1914 года Григорович подал в Думу законопроект о строительстве новых кораблей на Черном море, включая и четвертый русский дредноут; в сопроводительной записке указывалось, что строительство турецких кораблей в Великобритании представляет серьезную угрозу для русского флота[378]. Некоторое время Военно-морская комиссия обсуждала, будет ли запрошенных средств достаточно, после чего Дума одобрила проект[379]. Желая убедиться, что рекомендации февральского совещания исполняются должным образом, 30 июня Сазонов осведомился у морского министра о ходе усиления Черноморского флота[380], на что в середине июля Григорович ответил предложением «внести [проект дополнительного финансирования] в Совет министров и законодательные учреждения [Думу] в виде особой программы», предусматривающей постройку нового дредноута в дополнение к заложенным еще в 1912 году трем, отметив, что финансирование постройки еще двух линкоров всецело зависит от темпов и намерений Австро-Венгрии или Турции и далее наращивать свой флот[381].

С началом войны было намечено – хотя и не гарантировано – крупное пополнение Черноморского флота. Внешние оценки данной программы были весьма неоднозначны. Британский военный секретарь был настроен скептически, полагая, во-первых, что определенная на 1917 год дата завершения морской программы чересчур оптимистична, а во-вторых, что к тому времени невозможно достаточно повысить уровень квалификации личного состава, чтобы новые корабли использовались наиболее эффективно[382]. Напротив, французский морской атташе, ближе знакомый с офицерами и особенностями русского флота, считал, что экипажи готовят должным образом[383]. Он ожидал, что готовящаяся Россией на севере флотилия вынудит немцев не только разделить свои морские силы между Северным и Балтийским морями, но и отрядить на Балтийское побережье большее количество войск на случай высадки там русских. Имей место подобное перераспределение сил, Королевский флот получил бы преимущество в Северном море, а французы – сокращение (по крайней мере поначалу) враждебных сил на границе с Германией. Словом, он не сомневался, что к 1917 году Россия будет располагать достаточными черноморскими силами, чтобы не допустить эскадры Тройственного союза в проливы[384].

Помимо усилий по замедлению или прекращению роста турецкого флота и увеличению собственного, третий элемент намеченного выше «плана» МИДа предполагал наращивание темпов собственного судостроения, бывшего до неприличия неторопливым. В марте 1914 года французский морской атташе отметил, что в сравнении с прошлым годом русские верфи работали уже намного эффективнее. По его данным, количество рабочих удвоилось, а с учетом прочих нововведений, внедренных за последние несколько лет, он полагал, что русские судоверфи теперь не уступают в скорости иностранным[385].

Параллельно с напряженной работой по усилению флота русские власти провели важную дипломатическую встречу с турецкими. По сложившейся традиции, когда в мае царь отправился на несколько недель в ежегодную поездку в Крым, султан «в знак вежливости» отправил туда приветственную делегацию. В этом году ее возглавил близкий к младотурецкой верхушке министр внутренних дел Мехмед Талаат-бей. После двух дней ничем не увенчавшихся переговоров, на прощальном банкете, отведя Сазонова в сторону, Талаат-бей предложил ему союз между двумя империями. Сазонов был застигнут врасплох и отвечал уклончиво, впрочем не отказом. Он предложил возобновить обсуждение этой идеи в Константинополе при участии Гирса. В общем, реакция Сазонова была весьма взвешенной: с одной стороны, он пока не имел уверенности, что Великобритания или Франция оценят возобновление двусторонних отношений России с Турцией, учитывая, что затеянные в 1911 году Чарыковым переговоры в большой восторг их не привели; он также понимал, что Германия и Австро-Венгрия, при подобном повороте лишь терявшие влияние на Турцию, выступят решительно против. Вполне вероятно, что Центральные державы ответят давлением на Россию в какой-либо непредвиденной сфере. Впрочем, с другой стороны, пусть Лиман