class="p1">И Сазонов, и Гире, и Леонтьев – все желали за счет турецкого предложения выиграть время. Гире и Леонтьев яро отстаивали заключенную вообще на любых условиях сделку, которая бы удержала Турцию от вступления в войну. Несмотря на некоторые сомнения поначалу, как сам Леонтьев, так и Гире принялись убеждать своих патронов согласиться на предложенные условия. 9 августа, после предметного предложения Энвер-паши, Леонтьев доложил, что у него сложилось впечатление, что русское правительство вполне может достичь своих целей, если будет действовать без промедления[414]. Того же мнения придерживался и Гире, предлагая компенсировать острова и Фракию Греции с Болгарией за счет каких-либо иных территорий. В случае же, если договор сорвется, он предвидел неминуемое объединение турок с Берлином[415], а еще через день прибавил, что «настал исторический момент», когда появился шанс чрезвычайно укрепить позиции России на Ближнем Востоке[416]. И даже после опровергавшего все заверения великого визиря прибытия-приобретения 11 августа «Гебена» и «Бреслау» Гире высказывался за скорейшее принятие предложенного Энвером союза, считая, что присутствие немецких кораблей еще более побуждает противодействовать нарастающему немецкому влиянию[417].

Сазонов с гораздо большим подозрением отнесся к намерениям турок, но стремился посредством переговоров оттянуть их вступление в войну против держав Антанты. Совершаемые турками военные приготовления шли вразрез с их заявлениями о нейтралитете, и все активнее ходили слухи о том, что Турция – либо одна, либо вместе с Болгарией – уже состоит в сговоре с Центральными державами[418]. Так, еще 5 августа Гире доложил, что болгарский посланник в Константинополе сообщил ему, что «между Турцией и Германией состоялось будто бы уже соглашение об общности действий против России»[419]. Леонтьев располагал иными сведениями, согласно которым турки, поддерживаемые в этом немцами, вели переговоры о союзе с болгарами[420]. Так что 8 августа Сазонов уже считал, что совместные турецко-немецкие усилия в приготовлении османской армии к войне «оставляют мало сомнений», что при удобном случае и под руководством Германии Турция перейдет к активным действиям[421].

Прибытие и «приобретение» немецких крейсеров лишь усугубило скептическое отношение к турецкому предложению. В адресованной Гирсу телеграмме с изложением юридических оснований для опротестования покупки «Гебена» и «Бреслау» Сазонов ссылался на нератифицированную, но де-факто общепринятую Лондонскую декларацию о праве морской войны 1909 года, регулировавшую передачу судов от комбатантов нейтральным государствам и воспрещавшую маневры, подобные предпринимаемым турками; 11 августа он настаивал, что покупка кораблей турками «преследует явную помощь Германии», поскольку та могла легко лишиться их в Средиземноморском бассейне, который бороздили британские и французские флотилии[422]. А уже на следующий день он прямо уведомил турок об очевидном факте: «внезапное» завладение означенными судами «в то время, когда они [турки] начали переговоры с нами, едва ли облегчит задачу нашего сближения»[423]. И все же с учетом очевидной настроенности Сазонова и далее затягивать переговоры, «выигрывая время», срыв их был исключен.

Также немалое влияние на отношение Сазонова к русско-турецкому союзу оказали и иные дипломатические лица. Так, 10 и 11 августа Извольский уведомил его, что на набережной Орсе многие, включая и самого французского министра Гастона Думерга, слышали, что османское правительство опасается, не воспользуется ли Россия победой в войне для завладения Константинополем и проливами. Думерг предположил, что Россия вполне могла бы успокоить Турцию, гарантировав соблюдение ее территориальной целостности. Зная при этом о серьезном интересе России к зоне проливов, он заметил, что подобное ручательство никоим образом не помешает в конце войны разрешить «вопрос о проливах в соответствии с [русскими на него] взглядами»[424].

А 12 августа Сазонов узнал, что турецкий поверенный в Петербурге в несколько иных формулировках рассуждает о союзе с Россией. В отличие от Энвер-паши, Фахреддин заявил, что Турция не ищет территориальных приращений, но в обмен на сотрудничество желает получить контроль над немецкими концессиями в Малой Азии, а также ручательство России не поддерживать армянских националистов в Османской империи. Сазонов, пусть и без уверенности в серьезности высказанных посланником идей, сообщил Гирсу, что, исключая разрыв с армянами, все прочие пункты он считает вполне приемлемыми[425].

Отвергнутые предложения

Приняв во внимание описанные выше соображения, Сазонов принялся за разработку встречного предложения Энвер-паше и 13 августа сообщил Фахреддин-бею, что Россия готова заключить с Турцией соглашение, в котором не было речи о территориальных приобретениях, но предоставлялись гарантии ее территориальной целостности, – иными словами, Россия обязалась не нападать на Турцию, пользуясь ее ослабленным положением. Сазонов указал турецкому поверенному, что туркам будет куда целесообразнее получить контроль над немецкими интересами в своей империи, чем прирасти новыми территориями, ценность которых представляется сомнительной. Озвученное министром практически совпадало с тем, что предлагал накануне сам Фахреддин, так что долго убеждать его не потребовалось. С турецким правительством дело обстояло, конечно, совершенно иным образом. Лишь 15 числа Сазонов известил союзные столицы о своих планах: он бы желал просить турок о демобилизации – в подтверждение искренности объявленного нейтралитета. В качестве компенсации за подобную меру, фактически оставлявшую турок беззащитными перед полностью мобилизованной русской армией, Сазонов предлагал державам Антанты выступить коллективным гарантом территориальной целостности Турции. А в качестве дополнительного стимула он намеревался предложить Турции владение всеми немецкими концессиями и предприятиями в Малой Азии [вписав соответствующий пункт и в будущий мирный договор][426]. Подчеркивая благосклонность России по отношению к Турции, Сазонов указывал, что, невзирая ни на продолжающуюся мобилизацию, ни на провокацию с покупкой немецких крейсеров, русские войска не возвращены на Кавказ и по-прежнему сосредоточены на немецком фронте[427].

А на следующий день, 16 числа, Сазонову представилась и еще одна возможность засвидетельствовать приверженность территориальной целостности Турции, когда Бьюкенен довел до его ведома, что Константинополь, с подозрением относясь к намерениям России, готов принять гарантии лишь в том случае[428], если таковые даст весь триумвират Согласия. Тогда Сазонов вновь указал на вывод войск с кавказской границы и готовность России присоединиться к ручательству за территориальную целостность Турции в доказательство отсутствия какой-либо против нее враждебности[429]. Еще несколькими днями ранее Гире сообщил ему, что турки потребуют территориальных уступок, существенных настолько, что они умиротворили бы как армию, так и общественность. Сазонов отвечал, что Гирсу следует быть готовым подтвердить прежние гарантии, а также возвращение немецких концессий. Что касается территорий, министр предложил союзникам уступить Турции остров Лемнос, находившийся в греческом владении и имевший стратегическое значение для проливов[430]. Среди дополнительных вариантов значились также прочие Эгейские острова и Западная Фракия[431]. Однако