колонизаторских амбиций союзники могли выступить против Германии единым сплоченным фронтом. Несмотря на то что франко-русский союз действительно усложнил стратегическое положение Германии, Сазонов был твердо убежден, что лишь «новому тройственному союзу», образованному державами Тройственной Антанты, – или иного, более прочного союзного договора, – по силам сдержать Германию [Сазонов 1927:152–157][353]. По его мнению, «мир в мире будет обеспечен лишь тогда, когда Тройственное согласие – чье действительное существование было доказано не убедительнее змея морского – будет преобразовано в оборонительный союзный договор без секретных положений, который опубликуют газеты всего мира»[354]. Понимая, что британская политика не позволяет Лондону пойти на полномасштабный военный союз на континенте в мирное время, Сазонов вместо этого стремился найти взаимопонимание с Британией в духе Англо-французского морского соглашения от ноября 1912 года, согласно которому державы договаривались координировать береговую оборону[355]. Ни к чему конкретному не обязывая, это соглашение имело серьезный моральный вес – пусть, возможно, и сильно переоцененный в Париже и Петербурге, – и на Певческом мосту надеялись на нечто подобное или даже большее.

Несмотря на то что желаемое соглашение являлось военно-морским, руководство флота играло относительно малозначимую роль при его обсуждениях, поскольку решение по их проведению было в значительной степени политическим. Вместо этого общую почву для начала переговоров пытались подготовить министры иностранных дел. Англо-русские разногласия по поводу Персии усложняли поиски компромисса, но Сазонов лишь с еще большим нетерпением ожидал заключения морского соглашения[356]. Российский МИД решил избегать политических дискуссий о судьбе проливов, в случае если тема будет затронута применительно к возможным действиям в Средиземноморье[357]. Но хотя черновой вариант соглашения уже был готов и в июне 1914 года в Лондоне и Петербурге началось его обсуждение, русский морской агент не был уполномочен вести переговоры по существу, да и британцы в целом особого энтузиазма не проявляли[358]. На август был назначен визит в Россию первого морского лорда – принца Людвига фон Баттенберга, и Сазонов с Николаем II надеялись, что результат лондонских переговоров можно будет утвердить во время визита. Однако серьезного прогресса стороны не достигли, и все внимание было сосредоточено на предстоящем визите[359], необходимость в котором отпала с началом войны.

Впрочем, не ограничиваясь столь неспешным дипломатическим вальсированием, Россия предпринимала и более настойчивые шаги по защите своих позиций в проливах. План состоял из трех пунктов: во-первых, надлежало замедлить или вовсе застопорить турецкие действия по наращиванию флота; во-вторых, увеличить количество собственных строящихся кораблей – либо заложив дополнительные линкоры на русских верфях, либо законтрактовав таковые за границей, а еще лучше – перекупив уже строящиеся для других стран; и, в-третьих, максимально ускорить завершение уже строящихся и только заложенных кораблей.

Мы уже отчасти касались энергичных попыток России сдержать турецкую военно-морскую экспансию, и контрмеры еще более усилились в 1914 году, когда турки принялись активнее подыскивать для своего флота новые корабли. В январе Григорович наконец сообщил Сазонову, что над Россией действительно нависла угроза, в чем теперь он сомнений не имеет. «До самого последнего времени» адмирал сомневался, что турки сумеют изыскать средства, необходимые – и по слухам «совершенно непосильные для казначейства» – для исполнения морской программы, и был весьма доволен тем, что форсировать развитие Черноморского флота не требуется[360]. Теперь же Морское ведомство получило достоверные сведения о том, что турки не только уже заказали у англичан два дредноута, но и приобрели третий, строящийся также в Англии для Бразилии, и намеревались приобрести еще один, строящийся для Чили. То есть к концу 1914-го или, самое позднее, к середине 1915 года Турция будет располагать тремя или даже четырьмя дредноутами, что, «вместе с флотом, имеемым Турциею в настоящую минуту», по мнению адмирала, приблизительно вшестеро превышало нынешние черноморские силы России. А раз завершение первого русского дредноута ожидается лишь в конце 1915 года, то на возвращение господства на море уйдет еще несколько лет. Подобные последствия указывали на те же проблемы, что затем будут отмечены на февральском совещании. Это был кризис и русских интересов в проливах, и всего восточного вопроса: наличие у Турции столь мощного флота препятствовало каким-либо агрессивным маневрам в проливах; ухудшалась военная обстановка на Кавказе, поскольку армия по-прежнему зависела там от флота; располагая подобными морскими силами, турки сами могли осуществить десантную операцию – как на правом (кавказском) фланге России, так и на левом (западном); к тому же новые поражения русского флота угрожали внутреннему порядку империи и были чреваты «еще большим уменьшением веса русского голоса в международном концерте»[361]. Григорович полагал, что «в подобном случае, лишь совокупные усилия Морского ведомства и Министерства иностранных дел могут защитить отечество от сурового факта утраты господства на Черном море»[362]. МИДу предстояло найти некие дипломатические средства, при помощи которых можно было бы помешать Турции получить чилийский или какой-либо иной линкор, а также задержать доставку почти достроенных англичанами кораблей в Константинополь. Григорович выразил надежду, что британское правительство пойдет навстречу и приостановит завершение дредноутов, он отметил, что и сами британцы, как и русские, обеспокоены тем, что новые корабли могут всерьез осложнить текущие переговоры об островах в Эгейском море, оспариваемых Грецией и Турцией еще со времен Балканских войн[363].

Сазонов полностью согласился с тем, что посредством дипломатического вмешательства «необходимо оградить преобладание нашего Черноморского флота над турецким»[364]. 21 мая он дал указание Бенкендорфу уведомить Грея о том, что Россия весьма встревожена наращиванием турецкого флота, и подчеркнуть, что турецкие морские силы не должны, по крайней мере, расти прежде русских, ограниченных строительными возможностями собственных верфей. А 1 июня, ссылаясь на сведения о заказе Турцией, невзирая на неважное финансовое положение, уже третьего дредноута, Сазонов выразил надежду, что британское правительство сумеет заморозить сделку[365]. Лондон же отвечал, что не имеет законных рычагов, позволяющих влиять на работу частных верфей[366]; однако на деле Лондон, конечно, мог притормозить сдачу двух почти готовых дредноутов, так что, когда началась война и корабли все еще стояли на стапелях, они были реквизированы для нужд Королевского флота [Miller 1997: 200–201]. Еще меньшего успеха Сазонов добился, негодуя на французские кредиты для турок и утверждая, что благодаря этим средствам они закупают военную технику и вооружение. Французы отрицали, что кредиты оказывают влияние на ситуацию, близоруко указывая на то, что первый транш Турция обязана употребить на погашение долговых обязательств по Балканским войнам, а получение ею второго уже будет зависеть от поддержания мира в регионе[367]. К тому же