Сидя в комнате, он тупо смотрел на стоявший перед нимнепонятный прибор, все еще сомневаясь, стоит ли звонить Сирийцу. Просто броситьприбор и убежать ему даже не приходило в голову. Все равно Сириец неуспокоится, пока не найдет его и похищенный ящик.

Нужно было что-то делать. После двух часов ночи он все-такирешился и, подойдя к телефону, поднял трубку, попытавшись набратьсанкт-петербургский номер Сирийца. Но из мотеля нельзя было выйти намеждународную линию. Чертыхнувшись, Сухарев еще несколько раз попытался набратьномер, но без всякого результата. Он с сожалением бросил трубку и сновазатравленно посмотрел на прибор. Потом провел рукой по одеялу. Ему показалось,что он слышит какой-то шорох, словно одеяло потрескивало. Наверно, статическоеэлектричество, решил Сухарев. Он наблюдал подобное в одном из лагерей. Но причем тут электричество. Он посмотрел на загадочный аппарат. Ноги чесались всесильнее. Он шагнул к прибору. Почему Сириец так беспокоился об этом ящике?Сухой наклонился, внимательно осматривая прибор справа. Рядом с пультомуправления виднелась какая-то надпись.

Он включил настольную лампу, чтобы легче было разобрать, чтоименно написано на приборе, и встал на колени. «Осторожно. Радиоактивность»было написано на металлической табличке большими буквами. И дальше мелкимибуквами шел остальной текст.

Радиоактивность, подумал Сухарев. Наверно, поэтому тактрещит это одеяло. Он не знал, что это такое, но понял, что прибор можетпредставлять какую-то опасность. Сухарев наклонился и попытался прочестьнаписанное мелкими буквами. «После запуска программы включается таймер временина девяносто минут», — прочел он. «Какой таймер? — подумалСухарев. — Какой прибор включается?» Там было еще несколько надписей, ноон, махнув рукой, отошел от прибора и снова улегся на кровать. Нужно будетпоспать, чтобы утром позвонить Сирийцу и все-таки попытаться объясниться с ним.

Он лег на кровать и забылся беспокойным сном. Утром, когдаон проснулся, ему показалось, что ноги чешутся и болят еще сильнее, но онпо-прежнему не понимал, что происходит. Было непривычно сухо во рту. В мотеляхтакого уровня в номерах нет мини-баров. Сухой закрыл дверь и вышел на улицу,чтобы купить бутылку воды. Когда он подошел к небольшому кафе, открытому ссамого утра, он снова остро почувствовал, как болят ноги. Купив две бутылкиводы и заказав чашку кофе, он заметил удивленный взгляд женщины, стоящей застойкой, и подумал, что, наверно, выглядит неважно, коли она так на негосмотрит. Еще бы — двухдневная щетина на лице, мятая одежда, воспаленные глаза.Он быстро выпил кофе, съел небольшую булочку и с двумя бутылками воды вернулсяв свой номер.

Прибор стоял на месте, и он еще полчаса сидел перед ним накровати, мучительно думая, как ему быть. Затем поднялся и решительно вышел изкомнаты, снова направляясь в уже знакомое кафе. Купив карточку для телефонныхразговоров, он вышел на улицу, отыскал кабину телефона-автомата.

Войдя в нее, он вставил карточку и набрал номер телефона вКиеве. Трубку сняли сразу же.

— Алло, — это была Надя. Говорить с ней не имелосмысла, можно было только подвести ее, и он положил трубку. Значит, все впорядке, она успела выехать в Киев. Теперь все зависит от того, как быстро онсмоется отсюда, чтобы затем позвонить Сирийцу и сообщить ему об этом непонятномпредмете. Черт с ним, пусть забирает свой гребаный груз.

Он вернулся в мотель, еще раз посмотрел на непонятный игромоздкий прибор, который перевернул всю его уже устроенную жизнь, и вышел измотеля, решив никогда больше сюда не возвращаться. Но перед этим он заплатил затри дня вперед, подсчитав, что за это время успеет убраться из города иоткуда-нибудь позвонить Сирийцу, чтобы тот забрал этот проклятый ящик.

Он сел в автобус, идущий на север. Перед этим специальноузнал направление на Хельсинки, чтобы случайно туда не попасть. В автобусе онехал до четырех дня. Затем пересел в другой автобус. Сильно кружилась голова,болели ноги, вдобавок его начало тошнить и сильно заболел живот. На какой-томаленькой станции, не в силах больше сдерживаться, он вышел из автобуса и,пройдя в станционный туалет, довольно долго пробыл там. А когда вышел, тообнаружил, что его автобус уже давно уехал. На станции ему кое-как объяснили,что в трех киломметрах отсюда есть мотель. Он уже собирался идти туда, когдаего снова скрутило. Так продолжалось около двух часов. Стало уже темно, и онрешил снова сесть на какой-нибудь автобус. Один из автобусов, подошедших кстанции, был почти пуст, и он влез в него. Здесь он устроился на заднем сиденьеи заснул. Проснулся оттого, что кто-то сильно его тормошил. Стоявший над нимводитель что-то говорил по-фински. Сухарев поднялся, у него сильно кружиласьголова, во рту было по-прежнему сухо, все тело болело.

Было около одиннадцати часов вечера. Он узнал, в какомгородке они находятся. Название ничего ему не говорило. Он вышел из автобуса исразу же увидел телефон-автомат. Вставив карточку, набрал номер телефонаСирийца. Тот тут же ответил.

— Слушаю, — сказал он.

— Это я, — тихо произнес Сухарев.

— Кто это? — удивленно спросил Сириец. Он ехал ваэропорт, чтобы улететь в Лондон. Все документы были готовы. Сириец решилпереждать там, понимая, что в России его могут достать где угодно.

— Это я, — тихо повторил Сухарев. Голова сильнокружилась, перед глазами плыло. Он едва держался на ногах.

— Ты? — не поверил Сириец. — Ты сампозвонил?! Где ты находишься? Откуда ты звонишь?

Он просто не верил своим ушам. Это было противоестественно,как если бы вдруг ожил покойник.

— У нас авария произошла на границе, — тяжелодыша, соврал Сухарев, — ящик выпал из вагона. Ну а я его подобрал и вХельсинки привез. Думал, ты будешь злиться, что так получилось, поэтомупрятался, боялся тебе звонить.

— Останови машину, — приказал Сириец водителю.

— Мы опоздаем на рейс, — обернулся к нему один изтелохранителей.

— Мы никуда не летим, — рявкнул Сириец. — Тысейчас где? — закричал он Сухареву. — Где ты находишься? Ящик стобой?

— Со мной, — подтвердил Сухарев, — я хочутебе его вернуть. Сириец. Это твой груз, мне чужого не нужно.

«Сукин сын», — подумал Сириец и снова закричал:

— Где ящик?

— У меня он. Не волнуйся ты. Он у меня спрятан.

— Твою мать, — захрипел разъяренный Сириец, —где ты его спрятал, куда ты его дел? Говори!

— Я его тебе сдам, Сириец, — прошептал Сухарев, —только уговор: ты ни меня, ни Надю не трогаешь.

— Черт с тобой, — заорал Сириец, — ясогласен. Где груз?

— Завтра, — вдруг сказал Сухарев, — завтратвои ребята пусть ждут меня в Хельсинки. Я туда приеду. Пусть мне приготовятпятьдесят кусков, и я верну тебе твой груз.

Он вдруг понял по остервенелому тону Сирийца, что тотникогда не простит ему этих долгих часов волнения и тревоги. И, поняв это, онрешил пойти ва-банк. Раз им так нужен этот непонятный ящик, пусть заплатятденьги. Пусть заплатят ему пятьдесят тысяч. И пропади они все, вместе сСирийцем, пропадом.