самых знаменитых в те времена пиратов — сэра Уолтера Рэли, известного испанцам как Гуатерраль. Позднее де Контрерас утверждал, что в этот момент он и решил схватить Рэли. Но испанцы были плохо подготовлены к встрече с Гуатерралем: сам де Контрерас сопровождал два безоружных торговых судна, идущих из Пуэрто-Рико в Санто-Доминго, а его маленький флот находился в порту, где получил подкрепление в виде еще одного купеческого судна, которое как раз туда вошло. Несмотря на протесты капитанов находившихся под его защитой торговых судов{313}, де Контрерас решил вооружить их, чтобы устроить ловушку для Рэли:

Когда противник нас увидел, я повернул назад. Но мы уходили очень медленно, и вскоре неприятель нас настиг. Внезапно мы сменили курс и атаковали. Они ответили тем же, но, так как они управлялись со своими парусами лучше, чем мы со своими, они могли сокращать или увеличивать расстояние между нами по своему усмотрению. Я не мог диктовать им условия{314}.

Сам бой, похоже, был хаотичным: де Контрерас сообщает о стрельбе из мушкетов, но не бортовой артиллерии. В конце концов, после того как один из английских капитанов был сражен удачным мушкетным выстрелом, «они уплыли, поняв, что мы не торговые, а военные корабли, жаждущие их крови», и мечта де Контрераса о поимке Рэли так и не сбылась{315}.

В Карибском море и нынешней Латинской Америке испанцы могли, по крайней мере немного, увеличить численность антипиратских сил, вербуя лояльных местных жителей, но не всегда это было возможно в других частях их мировой империи или в других колониальных державах, пытавшихся очистить свои воды от пиратов. К примеру, на Филиппинах начиная с конца XVI века испанцы использовали Лусон, что на севере, как отправную точку для антипиратских вылазок против иранунов и балангинги, базировавшихся на Минданао и соседних южных островах, но эти операции никогда не доводились до конца из-за недостатка кораблей, моряков и солдат. По крайней мере, так обстояли дела до середины XIX века, пока в водах испанских Филиппин не появились первые корабли на паровой тяге. Как и колесный пароход Diana британской Ост-Индской компании десятилетием ранее, Magallanes, Elcano и Reina de Castilla быстро прогнали из филиппинских вод большинство действовавших там пиратов.

Португальцы, разбросанные по своей огромной морской империи, тоже пытались компенсировать недостаток людей высоким боевым духом и репутацией: при необходимости они действовали с крайней жестокостью. Голландцы, или, скорее, Голландская Ост-Индская компания (Verenigde Oost-Indische Compagnie, или VOC, основана в 1602 году), пытались применить на заре своей колониальной эпохи тот же подход и по той же причине. В Ост-Индии, однако, они вскоре обнаружили, что им удобнее опираться на навыки и знания местных жителей, которыми они теперь управляли, используя так называемый «подневольный труд» (corvée) («принудительное выражение лояльности»){316}, а также присваивая местные суда для охраны колониальных вод. Регулярные плавания таких судов по Южно-Китайскому морю, известные как «хонгитохтен» (hongitochten) — «экспедиции» (tochten) на «местных судах» (hongi), имели и другие цели: не только преследование тех, кого там не должно быть (то есть контрабандистов и пиратов), но и контроль своих отдаленных владений на архипелаге, в частности с точки зрения лояльности голландцам и потенциальной урожайности плантаций. В конце концов, в эти воды голландцев привели не экзотические пейзажи, а выращиваемые здесь специи, которые в то время высоко ценились и считались предметом роскоши. Главной целью этих экспедиций, впервые организованных в 1620-е годы генерал-губернатором Яном Петерсоном Коэном (1587–1629), было утвердить монополию VOC на специи, особенно на гвоздику, выращиваемую на Молуккских островах, что подразумевало безжалостную вырубку гвоздичных деревьев, даже если этот шаг обрекал местное население на голод и нищету. В сравнении с этой целью антипиратский аспект подобных миссий был не столь важен{317}.

В качестве охотников за пиратами временами использовались и каперы, хотя их главная роль состояла в том, чтобы вредить морской торговле врага, устраивая налеты на торговые суда (таких рейдеров называли guerre de course, отсюда и название средиземноморских каперов — корсары). Никто на борту каперских кораблей не желал охотиться на каперов; как мы видели, одной из причин, по которым Долговязый Бен (Генри Эвери) сумел поднять мятеж и занять место капитана Гибсона на хорошо вооруженном каперском судне Charles II, было то, что экипаж не воодушевила перспектива сражаться со столь же хорошо вооруженными французскими каперами в Карибском море в интересах Испании и без существенной личной выгоды. Кровопролитность сражений между каперами можно проиллюстрировать событиями 1601 года, когда у берегов Александрии произошло столкновение между мальтийским корсарским судном (на борту которого служил простым солдатом девятнадцатилетний Алонсо де Контрерас, это было одно из его первых плаваний) и огромным, хорошо вооруженным турецким корсарским кораблем. Приведя орудия в боевую готовность, мальтийский капитан поприветствовал турецкое судно, чтобы выяснить, друг это или враг. «"Простой корабль, плывущий в открытом море", — был ответ. По их надменности мы поняли, что они тоже приготовили свои орудия»{318}. После обмена бортовыми залпами, убившими и ранившими многих моряков с обеих сторон, мальтийский корсар подплыл к борту вражеского корабля, и де Контрерас с товарищами пошли на абордаж, хотя было уже за полночь. Яростный рукопашный бой продолжался с переменным успехом примерно час; за это время турецкая команда из 400 человек смогла совершить встречный абордаж и захватить бак мальтийцев, но затем была выбита оттуда. На рассвете битва возобновилась, на обоих судах в ход пошли кулаки, но, когда это опять ни к чему не привело, началась перестрелка, и опять было множество убитых и раненых. На рассвете второго дня мальтийский капитан в очередной раз приказал атаковать турецкий корабль. После трех долгих часов отчаянной схватки сопротивление турок было сломлено, и остатки экипажа попрыгали в воду и поплыли в сторону близлежащего берега. Понять, насколько кровавым был этот бой, можно по числу жертв среди турецких моряков: согласно де Контрерасу, мальтийцы «нашли на борту более двухсот пятидесяти трупов»{319}.

Схватка де Контрераса с турецкими корсарами могла быть случайностью — в своих воспоминаниях он не поясняет, входила ли в его задачи охота на пиратов. А вот миссия лейтенанта королевского флота Великобритании Роберта Мэйнарда в ноябре 1718 года подразумевала именно такую операцию: ему было приказано поймать конкретного пирата — Эдварда Тича, более известного как Черная Борода{320}. Это был один из самых грозных пиратов за всю историю — говорили, что ему даже не приходилось никого убивать на захваченном судне, так как никому не приходило в голову ему сопротивляться. Черная Борода — вероятно, слишком самонадеянно — не обратил внимания на предупреждения о предстоящей операции против него, и 17 ноября 1718 года Мэйнарду удалось преподнести пирату сюрприз, пока