Здесь мы переходим к очередной истории с привлечением пиратов к помощи в антипиратских операциях. Как мы уже видели, первую большую волну пиратства вдоль берегов Китая поднял флот пиратов-вокоу (см. главы «Смотреть сквозь пальцы», «Набеги на побережье»), действия которых привели к катастрофическим «морским запретам», принятым в империи Мин в XIV и XV веках (см. главу «Борьба с пиратством на суше»). Вторая крупная волна китайского пиратства имела место в середине XVII века, во время перехода власти от утратившей мощь империи Мин к маньчжурской империи Цин{298}. Как никогда отчаянные сухопутные сражения минских армий против неумолимого наступления маньчжуров привели к утрате контроля над прибрежной зоной Южного Китая, поэтому еще задолго до окончательного падения минской империи в 1662 году приходилось принимать жесткие меры для того, чтобы обеспечить здесь хотя бы видимость закона и порядка. Было решено кооптировать одного из самых успешных пиратских вождей, Чжэн Чжилуна (ок. 1600–1661), известного на Западе под именем Николас Гаспар Икуан, полученным им после крещения в Макао когда-то в молодости. Назначив Чжэна в 1628 году адмиралом, власти надеялись с помощью высокого звания и доступа к законным богатствам купить его преданность императору{299}. Поначалу казалось, что эта тактика себя оправдывает: вплоть до 1637 года Чжэн Чжилун при помощи своего пиратского флота, ставшего теперь частью Императорских военно-морских сил, успешно поддерживал мир на всем побережье Южного Китая, попутно увеличивая свое личное состояние и число сподвижников. С 1636 года, однако, Чжэн Чжилун начал вести себя все более независимо, и, когда около 1645 года он стал неформальным «королем Южного Китая», или «хозяином пролива», слабеющая правящая верхушка не смогла его свергнуть: теперь Чжэн превосходил ее в богатстве и влиянии. Минский двор понимал, что нуждается в Чжэн Чжилуне больше, чем тот нуждается в милостях двора. Осыпаемый дождем все более высоких рангов и титулов, Чжэн в течение некоторого времени, не жалея собственных средств, кораблей и людей, пытался продлить существование минской империи и, насколько мог, пользовался своим официальным положением, прежде чем около 1650 года наконец принял сторону явно побеждающих маньчжуров{300}.

Старший сын Чжэн Чжилуна, Чжэн Чэнгун (1624–1662), решил хранить верность минскому императору. В анналах пиратства он упоминается куда чаще своего отца, хотя и не под своим китайским именем, а как Коксинга (китайский титул Guóxìngyé, означающий «господин с императорской фамилией»). Вопрос о том, действительно ли Чжан Чэнгун верно служил минской империи, как утверждают некоторые источники, или просто был коварным политическим деятелем, остается открытым. Даже современники, кажется, не знали, как к нему относиться и как называть: «Маньчжуры и голландцы называли Коксингу пиратом, англичане и испанцы — королем. Китайские же соотечественники называли и так и этак, в зависимости от настроения»{301}. Не подвергается сомнению другое: сражаясь под знаменем минского лоялизма против цинских войск в районе Кантона в 1650–1651 годах, Коксинга завоевал поддержку большой части населения прибрежных районов Южного Китая и Тайваня, и этого было достаточно для того, чтобы основать там пиратскую империю. В некотором смысле цинские сановники помогли Коксинге, выпустив эдикт даже более строгий, чем минские «морские запреты»: запрещалось селиться ближе чем в тридцати милях (примерно 48, 3 км) от моря в (напрасной) надежде, что пустынная и враждебная «ничья земля» положит конец пиратству. Все, чего удалось добиться такими мерами, — это полное разрушение прибрежной инфраструктуры, обрекавшее здешнее население либо на массовую миграцию, либо на массовый голод.

Впрочем, у них оставался еще один путь, о котором новая цинская администрация не подумала: присоединиться к Коксинге, на чьих судах местные жители переправлялись через пролив на Тайвань. Конечно, у кораблей, которые он посылал, была и другая цель — грабеж и мародерство: «Его налетчики копались в оставленных вещах и забирали любую провизию и припасы, которые могли найти в покинутых деревнях, прежде чем туда прибудут специальные отряды маньчжуров для их полного уничтожения»{302}. Также Коксинга воевал с голландцами на Тайване и после почти года осады их главной крепости — форта Зеландия — в феврале 1662 года изгнал голландцев с острова. Эта решительная победа подняла Коксингу до уровня национального героя как Китайской Республики (Тайваня), так и Китайской Народной Республики (КНР); яркие пропагандистские плакаты Коммунистической партии Китая, к примеру, изображают победу над голландцами в обычном воинственном духе маоизма 1950-х годов{303}. В XVII веке, однако, война не имела отношения ни к раннему национализму, ни к коммунизму: по сути, это была жестокая торговая война. Голландцы, уже надежно закрепившиеся в портовых городах Малакки (в современной Малайзии) и Батавии (современная Джакарта в Индонезии), свой первый плацдарм на Тайване захватили в 1624 году при сопротивлении уже присутствовавших там испанцев и постепенно подчинили себе весь остров; последние испанские войска голландская экспедиция разгромила в 1642 году. Для голландцев Тайвань был промежуточной ступенью на пути в континентальный Китай, где они надеялись приобрести укрепленные фактории на побережье. Амбиции голландцев сделали их естественными врагами Коксинги, и тот объявил: «Такие места, как Батавия, Тайвань и Малакка, представляют собой единый неделимый рынок, и хозяин этой области я. Никогда не позволю [им] узурпировать мое положение»{304}. Однако недолго пришлось Коксинге радоваться своей победе над голландцами: спустя четыре месяца, в июне 1662 года, он умер от малярии. Вскоре его полководцы оказались втянуты в войну за наследство, в итоге созданное Коксингой пиратское королевство пережило крах еще до вторжения маньчжурских войск на остров в 1683 году. А ответ на вопрос, видеть ли в Коксинге пирата, короля или даже национального героя, зависит от позиции наблюдателя.

То, что Коксинга для одних был национальным героем, а для других — преступником, напоминает историю индийского пирата (или адмирала) Канходжи Ангре. В данном случае события разворачиваются на фоне войн, которые велись за превосходство на Индийском субконтиненте между Маратхской конфедерацией и империей Великих Моголов{305} с 1680 по 1707 год. Оба государства имели грозные сухопутные и незначительные морские силы в виде маленьких, слабо вооруженных кораблей. Флот маратхов состоял примерно из пятидесяти галливатов — похожих на галеры судов водоизмещением от 30 до 150 тонн — и дюжины двух- или трехмачтовых грабов (от арабского слова «ворон»), имеющих водоизмещение от 150 до 500 тонн и вооруженных малокалиберной бортовой артиллерией. Чтобы защищать собственную морскую торговлю и нападать на суда противника, каждая из сторон вступала в союзы с западными морскими державами, уже присутствовавшими на индийском побережье. При этом более могущественная империя Великих Моголов сформировала альянс с мощной Британской Ост-Индской компанией и Голландией, а Маратхская конфедерация — со слабеющими, но все еще грозными португальцами, базировавшимися на Гоа. В 1698 году маратхи заручились еще и поддержкой Канходжи Ангре (1669–1729) — местного морского предпринимателя, владельца флота, состоявшего из крупных и относительно хорошо вооруженных кораблей{306}. Ангре