был по всем правилам произведен в чин адмирала (сархиля), назначен командиром маратхского флота и получал жалованье, соответствующее рангу. Тем не менее европейские державы, в том числе официальные союзники маратхов, португальцы, считали его обычным пиратом. Как и в случае с Коксингой, вопрос, действительно ли Ангре был верноподданным, или просто воспользовался возможностью устроить себе королевство на прибрежных долинах между Гоа и Бомбеем, пока сюзерены заняты сухопутными сражениями, остается спорным.

Поначалу Ост-Индская компания и голландцы, главные военно-морские союзники моголов, похоже, не обращали на Ангре особого внимания, пока в 1702 году его флот не захватил небольшое торговое судно Ост-Индской компании, следовавшее в Бомбей. Если учесть, что компания была союзником империи Великих Моголов, а значит, врагом маратхов, довольно странно, что действия Ангре против компании стали неожиданностью: «Неясно, что вызвало его гнев против англичан, но он [в 1702 году] отправил в Бомбей послание о том, что даст англичанам повод запомнить его имя — Канходжи Ангре, и свою угрозу осуществил сполна»{307}. Так или иначе, начиная с этого момента Ангре стал открытым врагом Ост-Индской компании. Несмотря на несколько военно-морских экспедиций против его крепостей, причем некоторые из них проводились при содействии португальцев, тоже нередко страдавших от пиратства Ангре, Ост-Индская компания не смогла победить его. Даже после смерти Ангре в 1729 году его сыновья успешно продолжали мешать судоходству вдоль берегов Западной Индии вплоть до февраля 1756 года, когда в результате объединенной операции военно-морских сил Ост-Индской компании и сухопутной армии Маратхской конфедерации пала их последняя крепость, Герия (современный Виджайдург). Старший сын Ангре, Туладжи, ставший, как и отец, адмиралом маратхского флота, вел себя слишком независимо, и к тому времени его считали пиратом даже прежние работодатели{308}.

Пример Ангре демонстрирует интересные параллели с фигурой Коксинги: для англичан, голландцев и даже его номинальных союзников, португальцев, Ангре, безусловно, был пиратом, но для маратхов он являлся адмиралом и героем флота. Некоторые современные индийские историки даже провозгласили его «поборником индийского сопротивления европейскому империализму»{309}. Если верить отчетам современника Ангре, военно-морского офицера Ост-Индской компании лейтенанта Клемента Даунинга, правда лежит где-то посередине. Ангре действовал, по крайней мере сначала, от имени и с санкции маратхов. Когда они отвлеклись на сухопутное противостояние моголам, Ангре, по-видимому, начал постепенно склоняться от каперства в сторону пиратства{310}. Эти две истории — Ангре и Коксинги — иллюстрируют то, что Каролингская империя усвоила еще во времена викингов: гражданские войны и последующая дезинтеграция провоцируют крупномасштабное рейдерство и в конечном итоге даже захват земель и строительство империй. При этом стратегия привлечения какого-нибудь грозного бывшего пирата для обеспечения правопорядка на море была оправдана только для тех монархов, чья власть была прочна, королевства сплочены. Для всех остальных это была палка о двух концах.

Охота на охотников

Независимо от того, кого нанимали для охоты на пиратов — бывших разбойников или нет, борьба с ними требовала значительных усилий: «голубые дали» были необъятны, а снующие по ней пираты — весьма мобильны. К тому же почти всегда наблюдался дисбаланс между относительно малочисленными военными кораблями, снаряженными для охоты на пиратов, и собственно пиратскими, которых было значительно больше. Пример такой диспропорции — английский королевский флот начала XVIII века. Большинство читателей, вероятно, знакомы с припевом популярной британской патриотической песни: «Правь, Британия, морями!» Однако так было не всегда. И уж точно это было не так, когда Королевский флот вместе с испанскими, голландскими и французскими кораблями противостоял буканьерам во все еще оспариваемых водах Карибского бассейна в период между 1650 и 1730 годами. О трудностях, связанных с антипиратскими операциями королевского флота, свидетельствует тот факт, что в десятилетие, начавшееся в 1716 году, общая численность личного состава флота составляла 13 000 человек, в то время как «в период между 1716 и 1718 годами моря бороздили от 1800 до 2400 англо-американских пиратов, между 1719 и 1722 — от 1500 до 2000 и между 1723 и 1726 годами — от 1000 до 1500»{311}. Из 13 000 моряков британского флота лишь небольшая часть могла заниматься охотой на пиратов, так как это была лишь одна из множества разных задач флота. Следовательно, пираты играли в кошки-мышки с теми немногими военными кораблями, которые изначально были посланы, чтобы избавиться от них. Более того, чаще всего эти корабли были слишком медленными для того, чтобы перехватывать быстроходные пиратские суда, и слишком крупными, чтобы преследовать их на мелководье.

От охотников на пиратов требовалось отлично знать местные условия: потенциальные укрытия, островки, рифы и отмели, течения, погодные условия и ветры. К примеру, испанское военно-морское формирование Armada de Barlovento состояло из небольшого числа кораблей с маленькими экипажами. Однако именно благодаря превосходному знанию зоны действий в период с середины XVI века до середины XVII века ему удалось захватить множество пиратов в Карибском море. В 1594 году испанская armadillo, или «маленькая флотилия», из трех кораблей с общим экипажем в 1300 матросов, артиллеристов и морских пехотинцев после грандиозной трехдневной битвы у берегов Перу ухитрилась взять в плен самого сэра Ричарда Хокинза (ок. 1562 — 17 апреля 1622), одного из самых знаменитых «джентльменов-авантюристов» Елизаветы I. К тому времени, когда Хокинз наткнулся на охотников, он находился в море уже около года — испытывал на прочность испанские оборонительные сооружения в Карибском море и вдоль побережий Атлантического и Тихого океанов Испанского Мэйна (северного побережья Южной Америки), пытаясь найти их слабые места, чтобы беспрепятственно грабить как торговые суда на море, так и портовые города и деревни на берегу. Оказавшийся перед многочисленным противником с командой из семидесяти человек Хокинс впоследствии писал, что «с обеих сторон бой был столь горяч, что артиллерия и мушкеты не умолкали ни на миг». В конце концов испанская флотилия одержала победу, в чем Хокинз честно признавался:

Наши паруса были порваны, все мачты повалены, насосы разодраны и прострелены, а уровень воды в трюме корабля, получившего четырнадцать ядер ниже ватерлинии, достигал семи или восьми футов; многие наши люди погибли, а большинство оставшихся в живых были тяжело ранены… лучшим выходом для нас было сдаться до того, как корабль затонет{312}.

Для таких упреждающих антипиратских операций испанцы могли привлекать к морскому делу местное население — жителей испанских островов Карибского моря и побережья Испанского Мэйна (областей вдоль Мексиканского залива, Центральной Америки и северных берегов Южной Америки).

Однажды к ним приложил руку и испанский корсар Алонсо де Контрерас, обычно действовавший в Средиземном море. Летом 1618 года король Филипп III назначил его командовать небольшой флотилией из двух галеонов и отправил в Пуэрто-Рико на помощь местному гарнизону, страдавшему от постоянных нападений французских, голландских и английских пиратов. Находясь там, де Контрерас узнал о приближении английского флота из пяти кораблей под командованием одного из