Такая точность меня слегка удивила.

– Двадцать пять?

– Ага. Мама говорила, сначала их пригнали человек пятьдесят,но в первую зиму половина померла. Ну, а эти прижились, железку строили, храмна кирпичи разбирали. А уж после немцев в монастыре тюрьму сделали, для своихто есть.

Как-то чувствовалось, что к разговору женщины охладели,вскоре у каждой нашлись какие-то дела, и мы с Женькой на веранде остались одни.

– Тебе не кажется, что здесь что-то… не так? – с трудомнашла подходящее слово Женька, глядя вслед удаляющейся Вере.

– Что не так? – передразнила я.

– В атмосфере ничего не чувствуешь?

– А ты чувствуешь?

– Как-то, знаешь ли, тревожно. И тетки эти. Такие, простокровь с молоком, а мужья у всех трех погибли, и монастырь они не любят.

– Евгения Петровна, что на тебя опять нашло? – спросилая укоризненно. – Надеюсь, ты не считаешь наших хозяек упырями, которыекровь сосут у заезжих граждан.

Женька поежилась.

– Зря ты это сказала. Я ни на одной креста не видела.Странно, правда?

– Так, шизофрения прогрессирует, – вынуждена былаконстатировать я. – Давай лучше выспросим Веру, не останавливалась ли уних Кошкина. От этого гораздо больше пользы, чем от твоих глупых бредней.

Закончив чаепитие, мы покинули веранду, Веру обнаружили вмагазине, она что-то выкладывала на полки.

– Здесь вы тоже работаете? – спросила Женька весело.

– Ага. Да и работы-то, признаться, немного. Наши по утрамзаходят в магазин, другого ведь нет, чаю иногда выпьют на веранде,посплетничать-то надо, – подмигнула Вера. – А днем разве кто изприезжих зайдет, да и тех немного.

– Мы вас вот о чем спросить хотели, – торжественноначала Женька. – В мае этого года не останавливалась ли в вашей гостиницеженщина, фамилия ее Кошкина?

– Нет, не знаю такой, – слишком поспешно ответила Вера,низко склонившись к прилавку.

– А нельзя ли в журнале посмотреть? – настаивалаЖенька. После некоторой паузы Вера ответила:

– А чего смотреть, я и так помню. В мае у нас вовсе никогоне было, пустая гостиница стояла. Только на майские праздники три семьи изПитера приехали. И все. А кто вам эта Кошкина? Знакомая, что ли?

Лица Веры мы по-прежнему не видели, но в ее голосечувствовалось напряжение, хотя она и старалась, чтобы ее вопрос прозвучалестественно. Впрочем, возможно, я вслед за Женькой во всем начинаю видетьчто-то подозрительное, и этот вопрос не более чем любопытство.

– Да. Она в газету письмо прислала, с рассказом об этоммонастыре.

– Так вы из газеты? – удивилась подошедшая сзади Люба.

– Да, журналисты.

– И что она такого о монастыре написала? – появляясьиз-за прилавка, задала вопрос Вера. Обе женщины вновь как-то страннопереглянулись.

– Да ничего особенного, – улыбаясь, развела рукамиЖенька. – Просто рассказала о возрождении обители. Ну а мы решиливзглянуть своими глазами.

– Значит, статью напишете? – хмуро спросила Люба;теперь она даже не пыталась скрыть неприязнь, которая звучала в ее голосе.

– Надеюсь, – словно не замечая этого, ответила Женькавесело.

– Будете копаться во всех этих прошлых делах? –продолжала Люба.

– Что вы имеете в виду? – удивилась подружка. Верасердито посмотрела на сестру, та подхватила ведро и скрылась в коридоре.

– Это она от обиды. Придумывают про нас всякую чепуху.

– Какую чепуху? – не унималась Женька.

– Повторять неохота. Глупости все это.

Ясно было, что ничего Вера больше не скажет, а будемнастаивать – только насторожим ее, и так отношение к нам успело измениться отщедрого гостеприимства к настороженности, еще шаг – и настороженность перейдетв открытую враждебность.

– Нас слухи не интересуют, – пожала плечамиЖенька. – Мы хотим написать историю монастыря, а история – это наука итребует точности.

Вера никак на это не отреагировала, но продолжала смотретьнастороженно. Я улыбнулась ей и спросила, желая сменить тему:

– Говорят, где-то здесь святой источник?

– Ага, – кивнула Вера. – Под горой. Туда тропинкаведет. Хотите посмотреть?

– Да. Прогуляемся, на красоты местные полюбуемся.

Я подмигнула Женьке, та подошла к Вере поближе и спросила:

– Где, вы говорите, тропинка?

– Идемте, я покажу.

– Я вас догоню, – сказала я. – Только панамувозьму. – И направилась к нашей комнате.

Вера с Женькой вышли на веранду, женщина объясняла моейподружке, как пройти к источнику, стоя ко мне спиной. Я быстро огляделась, Любыне видно, Надя то ли на кухне, то ли вовсе ушла из гостиницы. Я юркнула застойку и открыла журнал регистрации. Записей было не так много, я быстролистала страницы, пока не нашла записи за май. И сразу же увидела знакомуюфамилию. Кошкина Мария Степановна и адрес. Сомнений быть не могло. Я закрылажурнал и поспешила в нашу комнату, взяла панаму и отправилась к Женьке. Тастояла на дороге, подставив лицо солнышку с праздным видом отдыхающей, котораяникуда не спешит. Вера попалась мне навстречу, я помахала ей рукой и сбежалавниз по ступенькам, чувствуя ее настороженный взгляд. Неужто заподозрила? ЗряЖенька сказала, что мы журналисты, любопытных здесь не жалуют. Впрочем, подругаправа, если мы сказали матушке о том, что работаем в газете, местные навернякаоб этом скоро узнают. Я поравнялась с Женькой и взяла ее за руку.

– Идем, – сказала я с улыбкой, бросив взгляд наверанду. Вера все еще стояла там, поглядывая на нас.

– Заглянула в журнал? – прошептала Женька.

– Конечно. Кошкина останавливалась у них на одну ночь. Чтоты встала как вкопанная? – шикнула я. – Она на нас смотрит.

– Значит, тетка соврала? – пробормотала Женька. –Но почему? Какой смысл скрывать то, что нетрудно проверить?

– Должно быть, ей и в голову не пришло, что мы решимзаглянуть в журнал.