На протяжении всего путешествия в Мадрид с королем обращались по-королевски. В Барселоне он посетил мессу в кафедральном соборе и даже исцелял королевским прикосновением больных золотухой. В Валенсии его так быстро окружали толпы народа, что отвечавшему за безопасность короля испанскому офицеру пришлось поселить его в комфортабельной вилле за городом. Последний этап путешествия Франциска особенно походил на королевскую поездку: банкеты, корриды, визиты в больницы и университеты. А вот в Мадриде его ожидало горькое разочарование: Франциска разместили в чрезвычайно мрачной крепости Алькасар, стоявшей на месте современного королевского дворца. Герцог де Сен-Симон, посетивший крепость двести лет спустя, так описывает ее в своих мемуарах:

В небольшой комнате была только одна дверь… Пространство немного расширяла амбразура окна справа от входа. Застекленное окно было достаточно широким, чтобы пропускать дневной свет, оно открывалось, но на нем стояла двойная железная решетка, толстая и прочная, закрепленная в стене… Места хватало для стульев, сундуков, нескольких столов и кровати.

Расстояние от окна до земли, добавил герцог, составляло больше сотни футов [свыше 30 м], и охраняли крепость две роты солдат круглосуточно. В таких условиях Франциска заставили ожидать, пока велась подготовка к мирным переговорам. Время от времени ему под присмотром дозволялось совершать прогулки на муле. Один раз он предпринял безуспешную попытку бежать, переодевшись в грязного слугу.

Переговоры начались в июле 1525 г. в Толедо. С французской стороны на них присутствовали и мать Франциска Луиза Савойская, на тот момент регентша Франции, и его сестра Маргарита. Поскольку Бургундия, как всегда, оставалась камнем преткновения, переговоры заметно не продвинулись и все еще продолжались, когда 11 сентября Франциск неожиданно заболел, причем настолько серьезно, что его жизнь, казалось, подошла к концу. Двадцать три дня он лежал неподвижно и по большей части без сознания. Император, который до этого момента не желал встречаться с собратом-монархом, поспешил к постели больного – это была их первая личная встреча. По словам докторов, корень проблемы составлял абсцесс в голове, но диагносты XVI в. не вызывают особого доверия. Так или иначе, король Франции в конце концов начал поправляться, и, как только достаточно окреп, его перевезли в столицу, где он постепенно выздоровел окончательно.

14 января 1526 г. выздоравливающий Франциск подписал окончательный вариант Мадридского договора, по которому он в обмен на свое освобождение отдавал Бургундию, Неаполь и Милан. Однако король Франции не имел ни малейшего намерения соблюдать условия договора, несмотря на тот факт, что согласился оставить двоих своих сыновей в заложниках как обеспечение собственного достойного поведения. В качестве меры безопасности он даже подписал другой, секретный, документ, отменяющий отказ от Бургундии как полученный с применением силы. Он еще не совсем восстановился: в воскресенье 29 января его даже пришлось нести в церковь на носилках. Однако на следующий день ему стало настолько лучше, что он посетил обед, который давали в его честь, а потом отправился в женский монастырь, где излечил прикосновением тридцать золотушных монахинь.

13 февраля император присоединился к нему в Мадриде. Часть договора предусматривала, что Франциск женится на сестре Карла Элеоноре, и император впервые представил будущих супругов друг другу. Элеонора попыталась поцеловать руку Франциска, но король Франции (естественно для него) настоял на надлежащем поцелуе в губы. (Потом, увы, таких поцелуев будет немного.) Два дня спустя монархи расстались. Карл отправился в Лиссабон жениться на португальской принцессе Изабелле, дочери короля Мануэля и падчерице Элеоноры; а Франциск вернулся в Париж, куда, как они договорились, его новая невеста последует за ним.

Но сначала требовалось совершить одну неприятную формальность. Дело происходило на реке Бидасоа, которая составляла (как и сейчас) часть границы между Францией и Испанией. Моста не было. Ранним утром 17 марта 1526 г. с разных берегов к понтону на середине реки отплыли две гребные шлюпки. Одна везла короля с наместником Неаполя, другая – двух маленьких мальчиков: восьмилетнего дофина и его брата Генриха, герцога Орлеанского, семи лет. Дети, еще не вполне оправившиеся от кори, неизвестно на какой срок ехали в Испанию как залог хорошего поведения отца. Добравшись до понтона, готовый расплакаться Франциск покрестил сыновей и пообещал (интересно, с какой степенью надежды) прислать за ними, как только сможет. Обмен пассажирами состоялся, и шлюпки возвратились к родным причалам.

Франциск провел восхитительное лето, передвигаясь по своему королевству на лошадях, и добрался до Парижа только осенью. К тому времени первоначальное возмущение условиями Мадридского договора несколько поутихло, хотя представители Бургундии по-прежнему шумно заявляли, что король не имел права отделять провинцию от своего королевства без согласия ее жителей. Франциск отвечал (очень просто), что и не собирался этого делать: все, разумеется, знают, что обещания, добытые в тюрьме, не имеют силы. Он не хотел раздражать Карла больше необходимого; кроме всего прочего, ему было нужно вернуть сыновей. Однако баланс сил серьезно нарушился: император опять обрел чрезмерное могущество, и было ясно, что нужно что-то предпринять.

Известие о Мадридском договоре ошеломило папу Климента: без французского присутствия где-либо на территории Италии как он мог надеяться защитить себя от имперского давления? Он быстро сподвиг Милан, Венецию и Флоренцию сформировать антиимперскую лигу для защиты свободной и независимой Италии и пригласил Францию присоединиться. Несмотря на то что еще не высохли чернила на Мадридском договоре, а на судьбу Милана папа и Франциск смотрели совершенно по-разному (первый выступал за правление Сфорца, тогда как второй по-прежнему хотел забрать город себе), 22 мая 1526 г. король Франции поставил свое имя под соглашением о том, что назовут Коньякской лигой. Он понимал, что теперь пройдет много времени (возможно, три-четыре года, если у него не получится уговорить Карла принять денежный выкуп), прежде чем он снова увидит сыновей, но там, думал он, о детях будут хорошо заботиться, они прекрасно выучат испанский язык и, несомненно, приобретут знакомства, которые пригодятся им в будущем.

Император расценил это как подлое предательство. Не могло и речи идти о выкупе, если такой вопрос действительно поднимался. Измена Франциска шокировала Карла и глубоко возмутила его: коронованным особам просто непозволительно поступать так постыдно. Император планировал ехать в Италию, чтобы его короновал папа, но теперь эту поездку пришлось отложить на неопределенное время. «Он в унынии, – докладывал английский посланник, – и в одиночестве погружается в размышления иногда на три-четыре часа кряду. Ничто не радует и не утешает его». Перед французским послом Карл не скрывал своего гнева:

Я не освобожу их [двух принцев] за деньги. Я отказался от денег за отца, тем более не возьму выкуп за сыновей. Согласен отдать их на условиях приемлемого договора, но не за деньги, к тому же я больше никогда не поверю обещанию короля, потому что он обманул меня, а это недостойно благородного принца. А если он заявляет, что не в состоянии выполнить некоторые условия из-за недовольства его подданных, пусть сделает то, что в его силах, скажем, если он не может выполнить свое обещание полностью, пусть вернется сюда в тюрьму.