Франциск по-прежнему чувствовал себя в опасности. Карл и его брат Фердинанд, похоже, решили взять под контроль всю Европу; Франция уже оказалась в окружении потенциально враждебных территорий. Лучший способ не подвергнуться завоеванию – найти нового союзника на востоке, а это мог быть только оттоманский султан. Конечно, идея дикая, невообразимая в те времена, но регентша сама пришла к ней раньше своего сына: первая французская дипломатическая миссия отправилась к Сулейману Великолепному в начале 1525 г., сразу после битвы при Павии, то есть до возращения короля из плена.

Но как будет воспринято известие о таком альянсе? Для остальной христианской Европы султан был Антихристом, представителем дьявола на земле; с ним не вступают в союзы, на него идут Крестовыми походами. Разве Франциск не носит папский титул «самого христианского короля»? Как тогда он может обдумывать сделки с воплощением зла? Но, как однажды заметил Томас Кромвель, никакие христианские угрызения совести не помешают королю Франции привести турок и самого дьявола в сердце христианского мира, если это поможет ему вернуть Милан. Да и сам Франциск с готовностью соглашался даже на большее: «Не могу отрицать своего страстного желания, чтобы турок был в силе и готовности воевать. Однако не для себя, потому что он нехристь, а мы христиане, но чтобы подорвать мощь императора, заставить его нести большие расходы и поддержать все остальные правительства в борьбе против такого сильного врага».

Тем не менее он оказался в очень сложной ситуации, требовавшей осторожного и продуманного поведения. С одной стороны, ему было нужно обеспечить уверенность Европы в его приверженности делу христианства, а с другой – следовало постоянно убеждать султана, что заявления, которые он вынужденно делает время от времени, на самом деле не имеют реального значения. Франциск также осознавал, что он нуждается в султане больше, чем султан в нем: без помощи Сулеймана Великолепного как он мог надеяться удержаться против огромной мощи империи, которая давила и с востока, и с запада? А каким еще образом ему добиваться исполнения давней мечты Валуа править Италией?

Мир между Францией и Священной Римской империей, когда он наконец наступил, явился результатом переговоров матери Франциска Луизы Савойской с ее невесткой (и теткой императора) Маргаритой Австрийской, которые начались зимой 1528/29 г. Дамы встретились в Камбре 5 июля 1529 г. Окончательный вариант договора был подписан на первой неделе августа. «Дамский мир», как стали называть этот договор, представлял собой неожиданно обширный и запутанный документ, но он фактически подтвердил владычество империи в Италии. Франциск отказался от претензий на Милан, Геную и Неаполь, за которые он и его предшественники так яростно сражались почти сорок лет; Карл все же освободил сыновей короля за выкуп (правда, потребовал не менее миллиона дукатов) и обещал не требовать Бургундию, Прованс и Лангедок. Для Франциска и его союзников по Коньякской лиге это было печальное и позорное соглашение. Однако в Италии воцарился мир, и долгая мучительная глава ее истории, которая не принесла ничего, кроме разорения и смертей, наконец завершилась.

Осенью 1532 г. Франциск поздравлял себя по случаю своего рода дипломатической победы: он убедил папу Климента дать согласие на брак его племянницы Екатерины Медичи со вторым сыном короля герцогом Орлеанским. И даже больше: папа согласился лично присутствовать на брачной церемонии. 11 октября 1533 г. под приветственную канонаду береговых батарей папский флот из шестидесяти кораблей встал на якорь в гавани Марселя. Следующим утром папа торжественно вошел в город в сопровождении четырнадцати кардиналов. Франциск прибыл 13 октября, а 28 октября папа объявил пару мужем и женой. И жениху, и невесте едва исполнилось четырнадцать лет. Пышное венчание было долгим, за ним последовали роскошный свадебный пир и бал. Затем, уже в полночь, когда дети, должно быть, уже измучились, их повели на брачное ложе – в сопровождении Франциска, который, говорят, оставался в спальне, пока они должным образом не закрепили супружество. Потом король рассказывал, что «оба проявили доблесть на поле брани». Следующим утром новобрачных, которые еще были в постели, посетил папа Климент, он добавил свои поздравления и благословения.

Такую церемонию все понимали только как свидетельство франко-папского союза, но, поскольку никакого письменного договора не последовало, невозможно точно сказать, что Франциск и папа Климент обсуждали во время своих многочисленных и долгих разговоров. Конечно, король продолжал отстаивать Милан, нам известно также, что папа не заблуждался по поводу отношения Франциска к туркам. «Я не только не буду возражать против завоевания султаном христианского мира, – говорят, заявлял король, – но и буду всеми силами его поддерживать, чтобы быстрее вернуть то, что принадлежит мне и моим детям, а сейчас захвачено императором».

Папа Климент возвратился в Рим в конце года уже больным человеком. 25 сентября 1534 г. он скончался. Для Франциска его смерть стала серьезным ударом. Новый альянс, над созданием которого он так старательно трудился, пошел прахом. Великолепный брачный союз, вызывавший его гордость, внезапно превратился в mésalliance (мезальянс), поскольку Медичи при всем их великолепии всегда считались, по сути, семьей торговцев, они такими и останутся. Если бы папский престол перешел к другому члену этого рода, все было бы нормально; однако 13 октября папой римским избрали Алессандро Фарнезе, он принял имя Павел III, и это означало полный пересмотр французской политики по отношению к Святейшему престолу. А тут – как будто недостаточно нового папы – всего пять дней спустя разразилось l’affaire des placards (Дело о листовках).

Напечатанные крупным готическим шрифтом слова «articles veritables sur les horribles, grands et importables abuz de la messe papalle»[70] начинали текст плакатов, или листовок большого размера, которыми уклеили весь Париж утром воскресенья 18 октября 1534 г. Последующие четыре обширных параграфа, имевшие форму яростной атаки на обряд католического богослужения, были написаны языком, который ужасал читателей. Город охватила волна истерии, стремительно разлетелись слухи: все католические храмы сожгут дотла, всех католиков убьют в местах поклонения. Паника усилилась, когда стало известно, что распространение листовок не ограничилось Парижем, они появились также в Орлеане, Туре, Блуа и Руане. Одну листовку, как говорили, нашли даже на двери королевской спальни в Амбуазе, где тогда жил король.

Поиски причастных к делу начались немедленно. Прошли бесчисленные аресты, нескольких невинных горемык сожгли на костре. Последовала самая настоящая инквизиция. Запретили все новые книги. Наверное, чтобы не поддаться своего рода террористам (именно так их воспринимали), 21 января в Париже организовали крестный ход. Самые почитаемые реликвии, в число которых входил и Терновый венец из часовни Сент-Шапель, вынесли из городских церквей и торжественно пронесли по улицам города от церкви Сен-Жермен-л’Осеруа до собора Парижской Богоматери. Епископ Парижа нес Святые Дары, а покров над ними – три сына короля и герцог Вандомский. Сразу за ними шествовал сам Франциск, одетый во все черное, без головного убора и с горящей свечой в руках. В соборе состоялась торжественная месса, после которой короля и королеву Элеонору угощали в резиденции епископа. Затем Франциск выступил перед большим скоплением народа, призывая доносить на всех еретиков, включая родственников и друзей. День завершился сожжением еще шести человек.