Краткая история Франции - Джон Джулиус Норвич

* * *

Джон Джулиус Норвич – один из известнейших британских историков, дипломат. Получил образование в Колледже Верхней Канады, Итонском колледже, Страсбургском университете и Новом колледже в Оксфорде. Служил в посольствах Великобритании в Белграде и Бейруте, был членом палаты лордов парламента. Автор более 35 книг, включая вышедшие на русском языке: «Нормандцы в Сицилии», «Расцвет и закат Сицилийского королевства», «История Византии», «История Венецианской республики», «Срединное море», «История Англии и шекспировские короли» и «История папства». Автор и участник свыше 30 исторических документальных фильмов на канале BBC.

Бесценное приобщение к истории Франции с первых лет ее существования по начало XX века.

History Revealed Magazine

Превосходно написанная книга об историческом пути Франции – следствие глубокой любви автора к этой стране.

Sunday Times

Поучительное введение в историю войн, в которых принимала участие Франция.

Times Literary Supplement

Бесспорным украшением исторической эпопеи служат рассказы о любвеобильных королях, свирепых эпидемиях и легендарных трапезах.

Times

История в изложении Джона Норвича – все равно что дружеская интеллектуальная беседа у камина.

Sunday Independent

Восхитительно легкое и изящное повествование о двух тысячах лет французской истории.

Daily Telegraph

«Toute ma vie, je me suis fait une certaine idée de la France» («За годы жизни я составил свое представление о Франции»). Эта первая фраза из воспоминаний генерала де Голля теперь известна во всем мире. Я тоже (конечно, более скромным образом) всегда лелеял именно собственный образ Франции. Думаю, он строится на детских впечатлениях от первой поездки в сентябре 1936 г. Мне было около семи лет, и мама на пару недель взяла меня в Экс-ле-Бен, главным образом чтобы отучить от английской няни. Я и сейчас вижу, будто это было вчера, волнующую переправу через Ла-Манш, массу носильщиков в сине-зеленых блузах, от которых сильно пахло чесноком, толпу, говорящую по-французски (который я уже хорошо понимал, с пяти лет занимаясь дважды в неделю), бескрайние поля Нормандии, непривычно лишенные живых изгородей, затем парижский Северный вокзал в сумерках, полицейских в kepis (кепи) и с белоснежными жезлами, потом момент, когда я впервые увидел Эйфелеву башню. В Эксе мы оказались в скромном пансионе с красивым садом, где молодая девушка по имени Симона[1] приглядывала за мной, пока мама ходила на процедуры. Симона с утра до вечера болтала со мной по-французски.

До войны было еще две поездки. Одна – с обоими родителями на неделю в Париж, во время которой мы сделали все, что обычно делают туристы. Прокатились по Сене на bateau mouche (речном трамвае); сходили в Лувр, в котором я ужасно скучал, и в Музей канализации, где мне было очень интересно, поднялись на Триумфальную арку, откуда вид на Париж гораздо лучше, чем с Эйфелевой башни, с которой город виден как будто бы из самолета. Конечно, на Эйфелевой башне мы тоже побывали, и не только забрались на самый верх, но и пообедали в великолепном ресторане. Мой папа говорил, что это его любимый ресторан в Париже, потому что только из него не видно самой башни. Помню, меня поразило большое количество кафе по всему городу, во многих из них люди ели на улице; в предвоенном Лондоне кафе было сравнительно немного, а о столиках на тротуаре практически никто не слышал. Еще запомнил, что почти все подростки носили береты и брюки гольф, сотни мальчишек регулярно собирались на большом рынке для филателистов на круглой площади в начале Елисейских Полей[2]. Через восемь лет, когда мой отец стал послом, мы вели совсем другую жизнь. Я по-прежнему учился в школе, но теперь каникулы всегда проводил во Франции (включая Рождество 1944 г., когда еще шла война) в настоящем дворце. Hôtel de Charost на улице Фобур Сент – самое красивое, на мой взгляд, посольство в мире. Когда-то дворец принадлежал сестре Наполеона Полине Боргезе, затем его купил герцог Веллингтонский, после сражения при Ватерлоо короткое время служивший британским послом во Франции, а последние двести лет в нем находится посольство Великобритании. Зимой 1944 г. стояла очень холодная погода, и посольство оставалось одним из немногих в Париже теплых мест; к тому же там рекой лились виски и джин, которых не было во Франции с начала войны, и каждый вечер собирался парижский beau monde (высший свет) начиная с Жана Кокто. Вскоре эти вечера превратились в установленную практику и получили название Salon Vert (Зеленая гостиная). Хозяйкой салона была поэтесса (и близкая подруга моего отца) Луиза де Вильморен, которая порой жила в посольстве неделями. (Моя мама, не знавшая, что такое ревность, любила ее не меньше отца, и это никого не удивляло: де Вильморен была одной из самых обворожительных женщин, которых мне приходилось встречать. Мы подружились, она научила меня петь разные красивые французские песни, которые я и сейчас люблю распевать под гитару после обеда.) В салоне бывало мало политиков, но много писателей, художников и актеров. Помню одного регулярного посетителя, театрального художника Кристиана Берара, его всегда звали Бебе. Однажды он принес маленького мопса, который сразу оставил на ковре маленькую твердую какашку. Бебе, не задумываясь, поднял ее и положил себе в карман. Моя мать потом сказала, что он проявил наилучшие манеры. На вечера приходили отнюдь не только французы; собирались англичане, американцы и все, кого знали и с кем сталкивались мои родители.

Оглядываясь на те дни, я могу лишь пожалеть, что не был на два-три года постарше: все эти знаменитые люди оставались для меня просто людьми. Я называл Жана Кокто Жаном, смешивал ему сухой мартини, но не читал ничего им написанного. Если бы в 1944 г. мне было не пятнадцать, а восемнадцать лет, я бы узнал и понял гораздо больше. Но хватит: больше никаких жалоб. Спасибо, что я вообще видел таких людей.

Мой отец планировал свои рабочие поездки так, чтобы они совпадали с моими каникулами, поэтому мы посетили каждый уголок страны. На Пасху 1945 г., когда война подходила к концу, мы поехали на юг (мимо ржавеющих и сгоревших танков), и я впервые увидел Средиземное море, голубизну воды которого (после серовато-зеленой в Ла-Манше) я никогда не забуду. В 1946 г. мы со школьным товарищем на велосипедах проехали Прованс от Авиньона до Ниццы. Наше путешествие удалось только частично, помешала сильная жара и плохое качество дорог, поврежденных боевыми действиями, – шины постоянно спускали (камеры шин были прочные). В 1947 г., ожидая призыва во флот, я шесть месяцев прожил с замечательной эльзасской семьей в Страсбурге, ходил в университет на занятия по немецкому и русскому языкам (русский я начал изучать еще в двенадцать лет по лингафонному курсу). Мне очень нравилось в Страсбурге, если не считать страшного смущения, в которое меня вводили постоянные попытки квартирной хозяйки лишить меня девственности, зачастую за пять минут до прихода домой ее мужа. (Теперь-то я думаю, что, наверное, она рассказывала ему об этом в постели, и они вместе хихикали.) В конце того года мы покинули посольство и поселились в отличном доме у озера рядом с Шантийи. В это время Франция стала моим единственным домом, и моя любовь к ней росла и росла.