Еще живя в посольстве, я первый и последний раз встретился с генералом де Голлем. 6 июня 1947 г., в третью годовщину высадки в Нормандии, после поминальной службы на берегу, был большой фуршет в ближайшем к этому месту отеле. По какой-то причине я не попал туда накануне вечером вместе с родителями, поэтому поехал уже утром. Мне было семнадцать лет, и это была моя первая самостоятельная поездка за рулем. Я рассчитывал приехать к обеду, но безнадежно заплутал в узких проселочных дорогах Нормандии без всяких указателей и добрался, когда фуршет заканчивался. Отец представил меня генералу. Он, к моему удивлению, встал, чтобы поздороваться, развернувшись во весь свой огромный рост. Я был очень польщен, но при этом страшно голоден, а еда уже закончилась. Осталась всего одна тарелка – генерала де Голля, на ней лежал явно нетронутый большой кусок яблочного пирога. Я не мог оторвать от него взгляда. «Как ты думаешь, он будет есть пирог?» – спросил я мать. «Откуда я знаю, – ответила она, – лучше спроси генерала». Последовала короткая битва между голодом и застенчивостью, победил голод, и я подошел к столу де Голля. «Excusez-moi, mon général, – залепетал я, – mais est-ce que vous allez manger votre tarte aux pommes?» («Простите, мой генерал, будете ли вы есть свой яблочный пирог?») Он тут же с легкой улыбкой подал мне тарелку и извинился, что уронил в нее пепел со своей сигареты. Понимая, что, наверное, захожу слишком далеко, я сказал, что для меня будет честью съесть генеральский пепел – мое высказывание имело успех. Это была моя единственная беседа с этим великим человеком; в отличие от большинства тех, что с ним имели мой отец и Уинстон Черчилль, она прошла в исключительно доброжелательном ключе[3].

Я написал эту книгу не для историков, профессионалы не найдут в ней для себя ничего нового. Знания же большинства людей об истории Франции поразительно фрагментарны. Как правило, знакомство ограничивается Наполеоном, Жанной д’Арк и Людовиком XIV – и это всё. Я учился в трех школах, и нам рассказывали только о тех сражениях, в которых победили англичане: Креси и Пуатье, Азенкур и Ватерлоо.

Итак, вот перед вами моя попытка заполнить пробелы. Я расскажу о судьбе несчастных тамплиеров в руках одиозного Филиппа Красивого и о событиях, произошедших с его дочерьми в Нельской башне; о прекрасной мадам де Помпадур и противоречивой мадам де Ментенон; о Луи-Филиппе, почти забытом сегодня, но, наверное, лучшем короле в истории страны; и это только начало. Первая глава в быстром темпе сопроводит нас от галлов и Юлия Цезаря до Карла Великого, охватив около восьми столетий. Но затем скорость нашего движения будет постепенно снижаться. Последняя глава расскажет всего о пяти годах Второй мировой войны. И на этом я завершу свой рассказ. Все книги по истории должны иметь четко определенную конечную точку; если ее нет, то повествование растягивается до современности, и хотя я мог бы, наверное, охватить Вьетнам и Алжир, но ничто не заставило бы меня взяться за Европейский союз. Нет, 1945 год заканчивает одну эпоху и начинает новую. Четвертой и Пятой республикам придется поискать себе другого летописца. (На самом деле они уже нашли нескольких.)

Во вступлении автору обычно разрешается добавить что-то личное; однако в самой книге таких вольностей, как правило, не ждут. Должен признать, что в последних двух главах я иногда нарушал это правило. В 1937 г. моего отца Даффа Купера назначили первым лордом Адмиралтейства (так величественно называли тогда министра военно-морских сил), он подал в отставку, тем самым выступив против соглашения Невилла Чемберлена с Гитлером в Мюнхене. В 1940 г. отец вошел в правительство Уинстона Черчилля в качестве министра информации, затем выполнял секретную работу сначала на Дальнем Востоке, а потом в Лондоне. В январе 1944 г. он стал британским представителем при Французском комитете генерала де Голля в Алжире, а в августе, сразу после освобождения Франции, – послом Великобритании в Париже. На всех этих постах он так или иначе входил в историю страны; мне никак не удавалось исключить его из повествования.

Я нагрешил и в других моментах, больше всего в последовательности, которой мне всегда не хватало. На последующих страницах читатель найдет и английские, и французские варианты одних имен – Джонов и Жанов, Генрихов и Анри. Выбор варианта диктовался иной раз желанием избежать путаницы, но гораздо чаще простым благозвучием – и я хорошо понимаю, что имя, которое, с моей точки зрения, звучит верно, другим может показаться чуждым. Если так, мне остается только принести свои извинения.

Эта книга практически наверняка мой последний труд. Я наслаждался каждой минутой работы над ней и считаю ее своеобразным выражением признательности Франции за все то счастье, что эта страна дарила мне долгие годы.

Лондон, март 2018 г.

Французскую армию, как и английскую, составили народы самой разной крови: лигуры, иберы, финикийцы, кельты и еще около пяти сотен различных племен древней Галлии. Однако доисторические времена лучше оставим специалистам. Наверное, стоит отметить, что примерно в 600 г. до н. э. отважные греки из города Фокея, что на Эгейском побережье Малой Азии, основали Марсель, но от них, увы, не сохранилось никаких памятников, да и вообще следов греческой культуры на французской земле дошло до нас совсем не много. История по-настоящему начинается ближе к концу II в. до н. э., когда римляне завоевали юго-восточную часть современной территории Франции. Они создали там свою первую провинцию (отсюда и название, которое до сих пор носит регион, – Прованс), заложив в качестве столицы новый городок – Аквы Секстиевы, современный Экс-ан-Прованс. За столицей последовали другие прекрасные города, в первую очередь Ним, Арль и Оранж. Плиний Старший считал, что эта земля «больше похожа на Италию, чем на провинцию». Должно быть, в те дни она была прекрасным местом для жизни.

Если попросить человека назвать первого знаменитого вождя во французской истории, немногие за пределами Франции углубятся в века дальше времени правления Карла Великого. Однако сами французы считают своим первым национальным героем Верцингеторикса. Его имя в переводе с галльского означает либо «повелитель – великий воин», либо «повелитель великих воинов». Особенно впечатляет, что все письменные свидетельства о Верцингеториксе исходят от римлян, то есть от тех, кто больше всех выигрывал от умаления его славы. Юг Франции был первой и наиболее прибыльной провинцией Римской империи – на самом деле настолько доходной, что хозяева страстно желали ее расширить. Увидев, что приграничная Галлия, как говорил об этом Цезарь, «разделена на три части», коварные римляне решили воспользоваться бесконечными распрями между тремя враждующими племенами. Гай Юлий Цезарь всегда заявлял, что вторгся в Галлию в 58 г. до н. э. прежде всего для того, чтобы превентивным ударом защитить от нападений земли Рима. Римская провинция подвергалась постоянным набегам (порой весьма жестоким) галльских племен на севере, и он решил предотвратить проблемы, которые могли возникнуть в будущем. Наверное, в какой-то степени это правда, и Галльская война, безусловно, позволила Риму установить естественную границу по Рейну. Однако Цезарь, как известно, был честолюбив. Римская республика быстро превращалась в диктатуру, власть постепенно концентрировалась в руках все меньшего количества людей. Чтобы в итоге получить всю полноту власти, Цезарю требовалось иметь в своем распоряжении армию, и крупная военная кампания в Галлии обеспечивала ему такую возможность.