женщиной и только с тобой. Помоги мне узнать природу самой жизненной и самой божественной эмоции на свете, которая называется оргазм. Раскрой мне тайну воскрешения из мертвых. Хочу стать настоящей Евой — дочерью Бога и познать натуральное чувство со всеми нюансами, оттенками и полутонами, понимаешь?

— Да, понимаю, — ухмыльнулся Григорич, и на лице его отразилась горькая улыбка разочарования. — Так вот она какая — твоя золотая сцена.

Ева тяжело задышала, глаза дико забегали по сторонам, растрепанные волосы стали липкими и очень ароматными. Она встала на корточки и броском раненой пантеры ринулась на мужчину, крепко обвивая его шею хваткими руками. Не давая тому опомниться, ненасытная девица свалила Григорича на дно и привстав, разорвала футболку на его груди. Утомленный борьбой, Григорич в отчаянии орал матом, хватал девушку руками, но гибкой Еве удавалось легко маневрировать и отбивать удары. С диким воплем она легко подтянулась коленками к лицу мужчины, стиснула голову бедрами и придвинулась вульвой к его подбородку. На лету подхватив и крепко сжав одной рукой обе руки Григорича, она привстала и другой рукой спустила свои шорты. Трусиков на девушке не было. Направляя влажные губы влагалища ко рту несчастного, Ева раздвинула их пальчиками и властно, как госпожа рабу, приказала:

— Целуй!

Григорич напрягся и собрав остаток сил, отбросил от себя девицу, которая отлетела в другую часть лодки, сам же быстро перегнулся через борт и в следующий миг его стошнило прямо в воду. Ошарашенная странной реакцией Ева на несколько секунд замерла и лишилась дара речи. Наконец, спросила:

— Что с тобой? Тебя вывернуло наизнанку.

— Прости, — признался Григорич, постанывая от болей в желудке. — Просто я представил, что могу изменить своей жене и мне стало плохо.

— Ты…ты придурок что ли? Впервые вижу мужика, которого тошнит от меня. Ослеп? Нет? Так посмотри на меня и на свою жену и найди сто отличий.

Григорич мрачно взглянул на взбешенную Еву, которая нервно подпрыгивала на попе и злобно зыркала дикими глазищами исподлобья.

— Ну, ты ж сама хотела натуральности, — вяло улыбнулся мужчина. — Вот мой организм натурально и отреагировал на тебя. Да и не важно, ты или не ты. Важен сам факт: я не способен изменить собственной жене. Она — мой крест, моя Голгофа, но что-то не дает мне предать Риту. Может быть совесть, может быть у меня нет того гена, который якобы вывели ученые у мужчин — ген измены. А может я просто часть моей жены — отними эту часть и что-то самое ценное умрет во мне. Черт его знает. Извини, ты девочка красивая, умная, но для меня совершенно пустая. Я могу сравнить тебя со своей женой, но боюсь, что отличий действительно наберется сто, а то и больше. Только, увы, все они будут не в твою пользу, зато натуральные — проверять не надо. А у тебя еще будут оргазмы, поверь. Только свистни — и оргия гарантирована. Ты любишь режиссировать, так может, стоит перейти на эдалт филмз? А понравится, так и актрисой заделаешься. Станешь первой, кто делает все натурально.

Григорич впервые за все время пребывания на озере расхохотался.

— Скотина! — зарычала Ева и ударила его в пах носком ноги. — Натурально?! Я не прощаю тех, кто вытирает об меня ноги, понял? Ты еще не знаешь, кого оскорбил. Ох, как горько пожалеешь, графоман! Бездарь! Ничтожество! Импотент!

Она задыхалась, не находя нужных острых ядовитых слов, а те, что находила, явно попадали в молоко. В полном отчаянии, стонущая от обиды и беспомощности, Ева схватила тесак и с силой провела острой частью лезвия по днищу лодки, кромсая и вырезая предохранительный клапан.

— Что ты творишь, сумасшедшая! — заорал Григорич, хватаясь руками за голову.

— А теперь испытай натуральность последних ощущений в жизни! — выкрикнула одержимая режиссерша, схватила свой телефон, тесак и прыгнула за борт. Подплыв под лодку, Ева сделала еще несколько сильных ударов лезвием по дну.

Григорич стал затыкать дырку подручными тряпками, но вода постепенно прибывала. Ощупав карманы шорт, он схватил телефон, и напряженно всматриваясь в тускло подсвечиваемый дисплей, стал судорожно набирать номер Риты. Сигнала не было. Тогда он открыл в телефоне функцию Заметок и задумался. Сверкнула молния, одна, вторая, за ними лесную округу оглушили раскаты грома. Стал накрапывать дождик и Григоричу пришлось накрыться клеенкой. То ли от дождя, то ли от волнения, горе-сценарист вытер рукавом влажное лицо, вздохнул и написал эпиграф: «Моей любимой жене Рите посвящается». И не обращая внимания на неудобства, с которыми приходилось считаться, преисполненный собственной установкой писать натурально, и щурясь от недостатка освещения, Григорич стал лихорадочно тыкать клавиши виртуальной клавиатуры и ваять очередной шедевр. Ни времени, ни возможностей расслабиться у него не было совершенно. Приходилось все время отвлекаться, сдерживая потопление лодки, так как вода все прибывала, ноги стыли, и уже не оставалось ни одной сухой тряпки, которой можно было бы заткнуть рваную дырку, оставленную острием ножа. Кроме того, разрез стал увеличиваться по шву спаянного брезента, что не внушало оптимизма, и сколько еще времени лодка могла продержаться на плаву — одному Богу было известно. Но Григорич думал только о сценарии и о том, что если и придется утонуть, то за секунду до последнего вздоха он постарается зашвырнуть телефон как можно ближе к берегу, чтобы тот мог впоследствии попасть в руки Рите. О том, чтобы просто потом переслать текст жене, лихорадочно работающий мозг уже не мог додуматься. В последний раз взглянул Григорич в сторону пляжа, на котором бесновалась тень Евы. Девушка размахивала руками, делала всевозможные обезьяньи позы, то выставляя к Григоричу оголенный зад, то делая руками недвусмысленные оскорбительные знаки, то конвульсивно подпрыгивая и падая в траву. В лодке не было слышно ни словечка с берега, но визуально Григорич мог наблюдать, что ротик Евы, искаженный до безобразия, не закрывался ни на секунду. Какой натурально мерзкой в тот момент казалась ему недавняя небожительница — идеал грации, изящества и ума, а ныне — опустившаяся до пошлости одержимая и весьма натуральная фурия. Наконец, визжа от грома и молний, Ева вприпрыжку исчезла среди деревьев, а Григорич начал набирать текст логлайна:

Невзрачный собачник Гоша счастлив: первая красавица курса Карина, наконец, соглашается ехать к нему на дачу. Омрачает лишь то, что она ненавидит собак, но Гоша наивно надеется подружить девушку с верным псом Каспером, не догадываясь, какое страшное условие поставит любимая.

Глава 12

Перрон станции Коротич. Из электрички выходят дачники с сумками и садовым инвентарем