Орли, сын Орлика - Тимур Литовченко

8 марта 2007 г. от Р. Х., Украина, Киев

Перипетии последнего времени убедительно доказали, что как Советский Союз был государством с непредсказуемым прошлым, так и современная Украина до сих пор, после пятнадцати лет Независимости, не определилась со своим прошлым. Школьные и университетские учебники истории переписаны – но едва это произошло, как начали звучать недовольные голоса.

Одни возмущены сталкиванием вчерашних кумиров в грязь и скорым возведением на их место бывших «врагов нации», казалось бы, давно уже преданных анафеме.

Другие недовольны тем, что историческая правда восстановлена лишь частично (хорошо, если наполовину, а не меньше!).

Третьих отпугивает радикализм новейшей исторической школы и чрезмерная идеологизация науки.

Четвертых не устраивает «прилизывание» и «подкрашивание», превращение реальных исторических персонажей в подобие освященных икон – так как законы «иконотворчества» весьма быстро распространяются на современность.

Пятых…

Шестых…

Седьмых…

Хуже всего то, что в результате подобных баталий обычные украинцы не воспринимают собственную историю как живую и поучительную для себя. А что же это за народ, который не считает бесценным сокровищем богатейшее славное наследие, оставленное пращурами?! Именно тогда и начинаются поиски собственных корней… где-то по соседству.

Да, возможно, за границей оно-то и лучше – но ведь это чужое! Я далек от мысли, что один-единственный писатель что-то изменит одним-единственным романом. Тем более, в нетрадиционной для себя сфере. Но если не сделаю этого, потом всю жизнь себе не прощу, что упустил такой замечательный шанс: бросить собственные пять копеек в копилку, которую наполняли до меня и будут наполнять и в дальнейшем.

Я уже давно собираю «досье» на весьма интересную историческую персону: французского маршала лагеря и генерал-поручика Григора Орли. Ведь он не кто иной, как «посол казацкой нации» Григорий Орлик (1702–1759) – сын автора первой украинской Конституции, гетмана в изгнании Пилипа Орлика (1672–1742).

Начало января 1759 г. от Р. Х.,

Франкфурт-на-Майне, ул. Олений Брод,

ставка военного губернатора французов графа

Теа де Тораса де Прованса

Война – это война, а обед – это обед. Мудро сказано, честное слово! Ведь если солдат хорошо накормлен, ему и воевать легче…

Тем более, должно быть сытым армейское командование. Скорее даже наоборот: пусть лучше солдаты будут голодными (поскольку чем голоднее солдат, тем он злее), а вот если генеральские желудки поссыхались от голода, тогда войну можно считать целиком и полностью проигранной. Ведь как же планировать гениальные военные кампании на голодный желудок?!

Приблизительно такую теорию развивал в ожидании десерта принц Субиз; другие присутствующие снисходительно улыбались и кивали головами. А главнокомандующий маршал де Брольи время от времени прерывал речь принца разными остротами. Короче, в столовой царило праздничное расположение духа. Оно и неудивительно: Рождество и Новый год французы встречали победителями, особых хлопот прусские вояки им пока что не доставляли… В общем, все хорошо!

Как вдруг обеденную идиллию нарушил шум из-за закрытых дверей.

– Что случилось, граф?..

Как и прежде, на устах де Брольи сияла довольная улыбка, но в голосе маршала звенели нотки беспокойства: ведь они все-таки находятся на чужой, захваченной ими, земле…

Итак, все возможно.

– Не знаю, но… – только и сказал де Прованс. Честно говоря, ответ был несколько нелепым как для военного губернатора: ведь хозяин не только этого дома, но и всего Франкфурта просто обязан был знать!..

Левая бровь де Брольи недовольно выгнулась, но в этот миг двери столовой отворились и на пороге вырос адъютант принца Камилла Лотарингского – усатый верзила, державший за шиворот прилично одетого худого десятилетнего мальчугана. Позади в коридоре громко визжали немка-хозяйка и ее служанка, в ответ им грозно басили французские солдаты. Понять, что происходит, в этом шуме было практически невозможно.

– Филипп! Черт возьми! Что еще за балаган?.. – поинтересовался удивленный принц Лотарингский, но адъютант, словно не замечая вопроса, заволок ребенка в комнату и толкнул так сильно, что несчастный пролетел от дверей до стола. Удовлетворенный содеянным солдафон браво рявкнул:

– Вот, ваша милость, в кухне поймали вшивца!!!

– В кухне? Поймали? Ну и что?.. – в один голос воскликнули оба принца и маршал. Крик в коридоре усилился, перекрывая его, адъютант рыкнул:

– Так точно, в кухне! В кастрюли заглядывал, мерзавец! Повар решил: а вдруг яду хочет подсыпать?! Поднял тревогу и!..

– Яду?! Да ты, небось, с ума сошел, болван!!! – возмутился де Брольи. Но в этот момент тут подал голос еще один присутствующий:

– А почему бы, собственно, и нет?

– Граф, и вы тоже?! – изумился маршал. – Перед нами всего лишь мальчишка…

– А вы думаете, маршал, дети не могут любить и ненавидеть? Или не умеют воевать? Хотя…

Граф сделал паузу, а затем спокойно произнес:

– В коридоре, очевидно, его мать вместе со служанкой? А может, и господин советник…

– При чем здесь господин советник? – удивился принц Субиз.

– Разве вы не узнали мальчика? Это же старший сын господина советника. Его зовут Вольфгангом, если не ошибаюсь.

– Что за намеки, де Лазиски?!

Прищурив глаза, принц Субиз внимательно вгляделся в собеседника. Может, маршал лагеря вздумал пошутить? Но нет, тот был абсолютно откровенен, так как уважал лицо королевской крови. А его слова – это не что иное, как констатация факта: да, мальчик является сыном господина советника…

Без каких-либо скрытых намеков на то, что благородный принц вовсе не обязан знать в лицо всех членов семьи домовладельца.

Что ж, предположим…

– Разрешите в конце концов войти его матери и служанке, иначе они едва ли успокоятся, – предложил между тем граф де Лазиски.

Де Прованс деликатно покашлял и приказал пропустить женщин, которых едва сдерживали солдаты. В столовую мигом ворвались две немки. Старуха (явно служанка) бросилась к перепуганному мальчику, младшая же, в умоляющей позе сложив на груди руки, затараторила что-то по-немецки.

– Что она там лопочет? – поморщился де Брольи, который плохо понимал этот резкий гортанный язык, непривычный уху утонченного француза.