– Вниманию встречающих! – снова закричалииз динамика. – Скорый поезд сообщением Северо-Луцк – Нижний Новгородприбыл на шестую платформу. Выход в город через тоннели. Повторяю!..

«Северо-Луцк… – отозвалось в сознанииРодиона. – Мне кажется или Валентина в самом деле говорила, будто ее мужумер в Северо-Луцке? Не на похороны ли она ездила? Нет, последний раз мы с нейговорили больше месяца назад, а он уже тогда был мертв. Может, на сорок дней?Или просто так помянуть? Кто ж ее так разукрасил?»

Он покосился на свою спутницу. Из открытоголевого глаза Валентины катились одна за другой слезы. Правый все так жепрятался в распухшей щеке. Родион поморщился, увидев рассеченный угол рта.

– Валечка, что случилось? – спросил онтихонько, обнимая женщину за плечо. – Ты в Северо-Луцк, что ли, ездила?Зачем?

Валентина ответила не сразу, Родион уже усталждать, пока она разлепит спекшиеся губы и совладает с хриплым, севшим от слез,каким-то незнакомым ему голосом:

– В права наследства вступать.

– Какого наследства? – пробормоталРодион, не вполне поверивший ушам. Какое наследство могло остаться после нищегомужа, который даже алиментов на детей никогда не присылал?

– Квартира у Алима осталась в центреСеверо-Луцка, трехкомнатная, на третьем этаже, – прежним неживым голосомвымолвила Валентина.

Ничего себе – нищий муж! Что-то тут не так…Родиона вовсю подмывало спросить, как там с правами наследства, но не надо бытьсеми пядей во лбу, чтобы понять: вступление сие для Валентины закончилось неочень здорово. Может, в той квартире жили еще несколько бомжей, может, это былатакая бомжеватая коммуналка? И бывшие соседи Алима Абдрашитова предъявили своиправа? Не они ли так изукрасили Валентину в борьбе за эти самые права?

Ладно, захочет она рассказать – расскажет. Апока главное – довезти ее до дому, успокоить. Когда женщина на грани истерики,лучше не напоминать о причинах, которые ее к этой грани подвели, мудро рассудилРодион и только собрался было уточнить у Валентины ее собственный адрес, каквдруг «таксист» сбросил скорость и, обернувшись к пассажирам, с любопытствомспросил:

– Так вы наследство получили или как?

Валентина посмотрела на него единственнымзрячим левым глазом, несколько раз сглотнула, словно давилась словами, а потомвдруг выкрикнула:

– Нет! Не получила! Надька меня убила, Надька!Сперва Алима, а потом меня!

И вслед за этим Валентина вдруг началазаваливаться на спинку сиденья, закатывать глаз и хрипеть так, словно и впрямьбыла убита, вернее – смертельно ранена, а теперь собралась умереть. Вот здесь,в такси, на руках у Родиона и на глазах у чрезмерно любопытного «таксиста»…

Валентина сразу поняла, что Надеждупредупредили о ее прибытии. Конечно, жирненький, похожий на старого поросенка(именно не на заматерелого кабана, а на преждевременно состарившегося порося,еще нежно-розового, но уже изрядно морщинистого) участковый непременно долженбыл ее предупредить! Валентина даже удивлялась, как этот дядька отпустил ее безохраны, не сопроводил до вокзала под конвоем и не затолкал в поезд. Впрочем,даже если бы он все же ее отправил на поезде и стоял при отправлении наперроне, держа руку на кобуре, Валентина бы все равно сошла на ближней станциии вернулась в Северо-Луцк. Она ведь не только ради наследства Алима сюда ехала.Она ехала посмотреть на Надьку.

Черт знает что случилось с сердцем Валентины,когда Васька Крутиков про эту самую Надьку упомянул! Неужели она допускала, чтовсе минувшие годы Алим не имел при себе бабы? Он ведь всегда, всю жизнь былнепревзойденным юбочником, еще когда женихались с Валентиной, вечно в самыенеподходящие минуты возникали какие-то заплаканные девчонки и проклиналиизменщика Алимку, который разбил им сердца своими жуликоватыми миндалевиднымиглазками, обольстил сладкими речами, а теперь гуляет с другой. Поматросил,словом, и бросил. Да и потом, когда уже вместе жили, нет-нет да и раздавались вквартире странные звонки, причем если трубку брала Валентина, никто не отвечал,а если Алим – отвечали. И он все чаще задерживался на работе, выдумываякакие-то дурацкие объяснения, начал попивать, потом пить очень крепко и работубросил, ну а уж когда его бабенки – все сплошь с белыми крашеными волосами(Алим, как и многие восточные джентльмены, стабильно предпочитал блондинок) –начали появляться в квартире (скажем, приходит Валентина с работы, детей изсадика тащит, да еще вся сумками обвешана, а муженек сидит за столом в параднойкомнате с какой-нибудь в дымину пьяной беловолосой шлюхой и квасит почем зря«коньяк-бормотель»), – ну, тут уж она не выдержала и просто выгнала Алима.Причем у нее создалось впечатление, будто он только этого и ждал.

Валентина потом локти себе кусала, но онаслишком гордая была, чтобы признаться даже себе самой в тоске по мужу. КогдаАлим исчез из Нижнего, ей просто ничего не оставалось делать, кроме какубеждать себя: мол, уехал, потому что знал – жена не простит, и бомжует оттоски, а если и появляются рядом с ним бабы, то какие-нибудь синявки, давалкиподзаборные, а приличные женщины его за семь дворов обходят. И вдруг узнать,что любовница мужа была первая красавица Северо-Луцка, причем не из тех, что ковсем добры, а истинная Снежная королева…

Васька, конечно, уверял, что эта самая Снежнаякоролева прежде охотно таяла в мужских объятиях, и чем больше платили, чемжарче таяла, однако ведь и Алим едва вконец не спился, прежде чем свалились нанего большие и дурные деньги. Это уже потом он крепко завязал: то ли зашился,то ли закодировался, то ли у колдуна побывал, это уже потом стал совсем другимчеловеком – когда появилось на что кодироваться и зашиваться. Это самое «начто» было полторы сотни тысяч баксов в рублевом эквиваленте, привезенныхкаким-то татарским земляком (Алим был родом из Казани) в двух больших клетчатыхсумках, с которыми объездили полмира российские «челноки».