Старенький, такое впечатление, что лежавший сдореволюционных времен в холодильнике, прокурор каркал на суде по поводунеправедно нажитого добра и неминуемой расплаты, но Гоша точно знал, что делобыло не в чем ином, как в судьбе. То есть судьба на Гошу за что-то обиделась изахотела своего любимчика испытать. Что она его, как всякая женщина, любит (аженщины любили Гошу, сильно любили!), он понял чуть ли не на второй день послеприбытия в часть, когда срочно потребовался художник для клуба, а художников небыло. Гоша рисовать тоже практически не умел, но его мама работала маляром. Вотон и набрался наглости, и сделал шаг вперед, и тогда впервые увиделпоощрительную улыбку этой прожженной бабы, любительницы молодых идерзких, – улыбку судьбы. А потом он до того поднаторел в своем ремесле, аможет, и талант у него открылся, что писал плакаты, оформлял стенды, рисовалпортреты великих полководцев, а заодно – порнографические картинки похлещеиных-прочих профессионалов. То есть Гоша рисовал, а служба шла, нимало его необременяя. Клуб был фактически в его полном распоряжении, он там и жил, тамхранил вещички, добытые разбоем на большой дороге. Там же был штабразбойничков, ведь не один Гоша шарил по карманам, и даже не только со Славкойи Сережкой, – тем же промышляли офицерские балованные сынки, девяти– идесятиклассники, причем молодежь была хитра: идя на дело, они надевалисолдатскую одежку, и потом ограбленные ими безуспешно искали таких-то итаких-то солдатиков, ну а когда шли «работать» Гоша с приятелями, они, как ужебыло сказано, облачались в цивильное, путая таким образом следы.

Путали-путали – и запутали. Самих себя.

Ого, какой был процесс! Какой шум поднялся!Гоша потом думал, что это ведь сущее чудо, что ему дали только четыре года, дотакой степени все жаждали его крови: пострадавшие граждане, родители малолеток,вовлеченных им в преступное сообщество, именуемое в народе бандой, командованиечасти, которую всеми любимый Егор Царев опозорил, прокурор, сама фемида, вконце концов… Одна только Люба-Любушка его жалела и проливала такие потоки слезна суде, не стыдясь никого, не боясь даже своего благоверного, с каменноймордой сидевшего рядом, что уплакала-таки ревнивую соперницу-судьбу: Гошаполучил четыре года вместо семи, о которых просил прокурор. И полетел соколик вместа не столь отдаленные, и больше он с Любушкой не виделся, но долго ещестояло перед глазами ее распаренное от слез лицо, и постепенно он понял, чтожалела Люба не только и не столько его, сколько себя, изломавшую жизнь радинепутевого чемпиона мира по траханью чужих жен. То, что теперь двурогий супругсо свету сживет изменщицу, было ясно как день. И ничем, ничем Гоша не моглюбимой помочь, только и оставалось ему есть себя поедом. Он ел, ел… целый год,наверное, только этим и питался. А потом все постепенно прошло. Изболелось,избылось. Забылось! Не забылось только ощущение позорного бессилия передсудьбой-стихией, перед этим валом неконтролируемых событий, которыйнакатывается на тебя и подминает. В точности как морская болезнь.

– Валентина, здравствуйте! – воскликнулРодион, но тут же и осекся, почти с испугом вглядываясь в ее лицо, по которомурасплывался изрядный синяк. Правая щека распухла так, что глаз утонул междурассеченной бровью и щекой. Левый глаз был тоже заплывшим и покрасневшим, какэто бывает у женщин, которые много и долго плакали. Простенькое пальто Валентиныбыло в кирпичной пыли, берет чудом держался на всклокоченных волосах. Этаженщина, которая осталась в памяти Родиона великой аккуратисткой, сейчас болеенапоминала бомжиху с трехлетним стажем, и не удивительно, что молоденький, аоттого очень ретивый сержант милиции вдруг направился к ней с хищным видом.

Начиная с сегодняшнего дня у Родиона имелисьсвои счеты к работникам правопорядка, а потому он вздернул подбородок изаступил сержанту дорогу. Милиционер попытался обойти Родиона сначала слева, потомсправа, но это ему не удалось ни в первом, ни во втором случае. Правая рукасержанта привычно стиснула резиновую «демократку»…

– Извините, – промолвил Родион с самымнеприятным выражением лица, на какое только был способен. – В чем дело? Яхочу доставить домой эту женщину. Она моя соседка. Вы что-то имеете против?

– Соседка? В таком виде соседки развеходят? – хмыкнул сержант. – Документики ваши попрошу.

– А что? – задиристо спросил Родион,протягивая паспорт. – Вам не нравится покрой ее пальто или цвет волос? Овкусах, знаете ли, не спорят!

– Мне не нравится цвет ее лица, – буркнулсержант, придирчиво сличая Родиона с его фотографией, наклеенной в паспорте.Сходство было налицо, и парень слегка ослабил накал правоохранительныхчувств. – Соседка, говорите, ваша? А как ее зовут? И какой ее адрес?

Родион на миг облился холодным потом: адресаВалентины он знать не знал, она жила где-то на улице Надежды Сусловой, вЧетвертом микрорайоне, словом. И тут же до него дошло, что он едва не погорелна самой примитивной уловке. Если соседка, значит, номер дома у них точно один!Вот так и сыпались разведчики…

– То есть как какой адрес? – спросил он схорошо разыгранным недоумением. – Звездинка, 7, естественно. А квартира уменя 158, а у нее 157. Двери рядом, у нас даже тамбур общий. А зовут ееВалентина Алексеевна Абдрашитова, тридцать пять лет, двое детей, муж недавноумер.

– Да-а? – недоверчиво разглядывая отекшееот слез лицо женщины, протянул сержант, а Родион облился холодным потомвторично, представив, что произойдет, если парень теперь попросит паспорт уВалентины. Вряд ли у нее, в таком-то состоянии, хватит соображения сказать, чтопаспорт забыт дома! Право слово, вид у нее был такой, что Родиону поройказалось, будто он ошибся и принял за Валентину какую-то незнакомую бродяжку. Иесли бы не это поношенное пальто, которое он все пять лет существованияиздательства «Славяне» наблюдал на вешалке в углу… Нет, пальто определенноВалентинино, а значит, эта женщина именно она и есть.

Как бы отвязаться от этого мальчишки в форме,который почему-то ни в упор, ни боковым зрением не видит двух не в меруперебравших дяденек, которые путаются под ногами пассажиров, выбирающихся изподземного перехода на свет божий. Как бы отвязаться? Да самым простымспособом!

– На такси поедем? – безнадежно пробубнил«зазывала» и даже отпрянул, когда Родион вдруг радостно воскликнул:

– Поехали! Звездинка, 7! – И, рванувдверцу, затолкал Валентину в желтую «волжанку» с надписью «Нижегородец» надверце.

Сержант сделал было чисто профессиональное,рефлекторно-хватательное движение рукой, но тотчас понял, что охотится, красивоговоря, за призраками, поскучнел лицом и направился к двум пьянчужкам, которые,на свою беду, решили немножко полежать под расписанием пригородных поездов.

Такси осторожно выруливало с заполненноймашинами стоянки.