– Не имеет значения. Ты отлично справился!

– Посмотрим, будешь ли ты так восхищаться после часа махания молотом.

На самом деле я не могу помочь с инструментами: мои внутренности протестуют каждый раз, как я пытаюсь приподнять что-то тяжелое. Никогда раньше не обращала внимания, что почти все мышцы тела связаны с брюшной полостью. Для дыхания, ходьбы, даже для поднятия предметов.

Но я могу наблюдать, как работает Айрик, и учиться. Кузнец нагревает металл, пока тот не начинает багрово мерцать, а затем придает ему форму ударами тяжелого молота. Затем выливает ведро воды из ручья поблизости, чтобы быстро охладить изделие.

За работой парня очень интересно следить.

Честно говоря, Рестин многое потерял после ссылки такого талантливого кузнеца.

Либо у Сорена совсем немного дел, либо он начал управляться с ними гораздо быстрее, так как мой новый друг каждый раз находит время, чтобы заглянуть ко мне и побеспокоить.

Хотя он это называет «составить компанию».

– Ты не голодна? – спрашивает Сорен на следующий день.

Я выразительно указываю на корзину с ягодами рядом с собой.

– Нет.

– Уверена, что тебе не холодно? Я мог бы принести еще одеяло.

Солнечные лучи проникают через окно и приятно согревают кожу на лице, а благодаря небольшому очагу в домике на дереве царит идеальная температура.

– Нет, благодарю.

– А как же твои боли? Тебе не требуется…

– Сорен!

Он выпрямляется:

– Да, что?

– Неужели тебе нечем заняться?

– Я уже управился со всеми обязанностями и теперь полностью в твоем распоряжении.

Несколько секунд я раздумываю, не стоит ли сказать, что я устала и мне требуется покой, но первое заявление будет ложью. Поэтому я говорю как есть:

– Ты слишком сильно опекаешь меня. И это раздражает.

– Серьезно?

– Да.

Он ненадолго впадает в задумчивость.

– А мне нравилось, когда во время болезни Памадель пылинки с меня сдувала. – Насколько я понимаю, Сорен говорит о матери Айрика.

– Должно быть, у нее это выходило получше твоего.

Парень лишь ухмыляется в ответ. У меня не получается его прогнать даже оскорблениями. Судя по всему, он воспринимает мои слова как остроумные колкости.

– Ну ладно, – произносит навязчивый друг, – и что я делаю не так? Как твоя матушка заботилась о тебе во время болезни?

На душе становится тяжело. К лицу приливает краска.

– Она никогда этого не делала. Если бы это было в ее власти, она бы предпочла запереть меня в комнате без еды и воды и наблюдать, как болезнь берет свое.

По крайней мере Сорен замолкает. Однако ненадолго.

– А мать имела какое-то отношение к твоему изгнанию?

Вначале я думаю, что Айрик рассказал о нашей беседе, но похоже, что это не так. Я говорила ему только про Торрина, но раз Сорен спрашивает про мать, значит, не знает о произошедшем со мной.

– Да, она приложила руку.

У меня до сих пор не зажил порез от клинка Пераксоло, но воспоминания о матери ранят гораздо сильнее. Рассказать обо всем Сорену? От этой мысли мне становится не по себе. С чего бы мне этого хотеть? Я и так не в лучшей форме. Правильнее будет промолчать. Мне не нужна его жалость и я точно не хочу слышать от него фальшивые слова утешения.

Сорен опускается на колени и наклоняется ко мне, глядя прямо в глаза.

– Когда убьешь Пераксоло, представь выражение ее лица.

Искренность и воодушевление в его глазах и голосе заставляют мое сердце сжаться. Что-то происходит, и внезапно я уже не чувствую потребности избавиться от компании воина.

Он сказал «когда». Не «если», а «когда». Он верит в меня. И, несмотря на все, собирается мне помочь.

Мы застываем в таком положении, пристально глядя друг другу в глаза. Однако дверь внезапно распахивается, Айрик вваливается внутрь, и мы отворачиваемся.

* * *

Я провожу в убежище на дереве еще неделю, прежде чем начинаю сама вставать на ноги. Все это время я старательно избегаю темы про маттугр с Айриком и уже спокойнее отношусь к заботе Сорена.

Несмотря на то, что я уже могу вставать и садиться самостоятельно, понимаю, что любое усилие приведет к обострению. Синяк пожелтел, а опухоль окончательно спала, но бег или тренировки с топором запросто спровоцируют внутренне кровотечение.

Поэтому я задерживаюсь в хижине с ребятами вместо того, чтобы вернуться в свое убежище.

– Я приготовил тебе сюрприз, – однажды заявляет Сорен после возвращения с ежедневного обхода. В руках у него что-то мешковатое.

– А что это? – недоумеваю я. Остается наде-яться, что вопрос не прозвучал грубо. Или я должна была сама догадаться? Одеяло? Но тогда оно слишком плохо обработано…

– Я сшил вместе несколько шкур, но оставил проем с одного края, – с гордостью показывает подарок парень. Отлично, но ситуацию это не проясняет. – Это твой матрас! А еще я начал охотиться на птиц, чтобы набить его. Не волнуйся, только пригодных в пищу, так что все пойдет в дело. Вне зависимости, решишь ли ты остаться или уйти, он тебе пригодится.

Несколько секунд у меня пропадает дар речи, я бесконечно тронута заботой.

– Сорен… Спасибо огромное!

– Пустяки, – отвечает он, широко улыбаясь.

– Это очень великодушный жест. Да вознаградит тебя богиня за старания!

– Мне достаточно знать, что у тебя больше никогда не будет болеть спина, – неловко отшучивается воин.

* * *

Как только оправляюсь от раны настолько, чтобы двигаться без усилий, то сразу начинаю помогать ребятам с повседневными делами. По утрам я обхожу капканы в поисках добычи, помогаю Айрику в кузнице, собираю ягоды или колю дрова. После этого мы с Сореном тренируемся на топорах, пока долговязый возится с приготовлением обеда. По вечерам мы втроем собираемся у очага и разговариваем. Смеемся. Я узнаю парней все лучше и лучше.

Незаметно для самой себя я начинаю считать их обоих друзьями.

Однажды утром я помогаю Айрику в кузнице: неподвижно удерживаю металлическую пластину, пока он обрабатывает ее молотом. Долговязый трудится над элементами доспеха взамен тех, что я сняла для эксперимента и оставила у пещеры Пераксоло.

Я переступаю с ноги на ногу. Никак не могу привыкнуть к весу серебряного кинжала в сапоге! Сорен помог соорудить для оружия ножны, и теперь я ношу на лодыжке клинок, которым бог пытался меня прикончить. Надеюсь однажды вернуть кинжал владельцу.