Зависнув над кронами Древ, Айнур встали и, вскинув руки, запели. Орлы сели на чёрные толстые ветви. Сейчас все Владыки Арды выглядели прекрасными, сияющими, добрыми и непостижимо сильными.

Всесильными. И всемогущими. Всепонимающими. Всепрощающими.

Валар блистали над залитыми новорожденным светом теперь не казавшимися мёртвыми Древами, и не верить в счастливое будущее было невозможно. Эльфы физически ощущали, как их души поют Песнь Творения Света вместе с Айнур, так же, как Айнур, наравне с ними, сам Эру благоволит этому пению, и даже жалкие, ничтожные по сравнению с Валар голоса детей Создателя становятся величественными и глубокими, словно звёздное небо.

Песня стихла, и сияние больше не слепило, народ Валинора смог рассмотреть своих Владык, которые всё реже выходили к эльфам.

Манвэ Сулимо был прекрасным видением, нематериальным, словно луч света среди ночи. Его супруга Варда, напротив, казалась чёрной бездной, в которой рождаются звёзды, разлетаясь, кружась по спирали, создавая очертания прекраснейшей из женщин. Фигура Намо Мандоса, как и других хранителей врат небытия, трепетала и рассеивалась дымкой, и прекрасные лица всё больше походили на висящие в воздухе в круговерти смерча фарфоровые маски с пустыми вырезами глаз. Йаванна держалась позади, печальная и красивая, притягивая взгляд, как это умеют лишь роняющие лепестки цветы, чей срок уже подходит, но аромат и цвет пока сохраняется. Может быть, последние мгновения. Рядом с Кементари, держа её за руки, стояли Майяр Тилион и Ариэн, чуть в стороне — Курумо и Вала Ауле, оба в золотом и медном, задумчивые и отрешённые. Сосредоточенные.

Все ждали начала новой Эпохи, и положить ей начало должны были новые светочи, с появлением которых мир изменится необратимо.

***

— Я пойду первым, — сказал так, чтобы его услышали все Валар, но более никто, Тилион. — Ариэн, оставь гордость. Если что-то пойдёт не так, ты не пострадаешь.

— Ты сам гордец и глупец! — парировала Майэ. — Восход моего светила ознаменует начало новой Эпохи, и по Замыслу пробудит Младших.

— Но твоё Светило не обязательно должно взойти на небо первым, Ариэн, — печально ответила Кементари, зная, какой ценой воссияет свет.

— Возрадуйся, Йаванна, — строго сказала Варда, — ибо твои творения, твои детища станут объектами поклонения любимых чад Эру.

— Я не могу радоваться, — вздохнула Царица Земли, — как не может радоваться мать, дочь которой умерла​, дав жизнь ребёнку. Невиданное доселе горе отныне станет повсеместной бедой, ведь именно такое рождение света уготовано Арде.

— Что бы ни было нам уготовано, Йаванна, — голос Варды звучал всё более грозно, — время пришло.

— Я первый! — обернулся к Вала Ауле Тилион. — Начинаем. Я готов.

***

— Что-то тревожит тебя, Эонвэ? — горделиво, с плохо скрываемым неудовольствием спросила прислужница Варды Ильмарэ. — Что может опечалить верного слугу самого Манвэ?

— А почему тревожен дух сильнейшей из Майяр? — отозвался Эонвэ, закрываясь от выглядящей прекрасной Нолдиэ Айну.

Глашатай и вернейший слуга Владыки Арды понимал, что происходит: Варда снова не станет единственной прославляемой живущими Королевой Света.

Да, Эонвэ знал, почему не улыбается Ильмарэ, почему Олорин не поднимает глаз, а Оссэ выглядит странно озадаченным. Эонвэ знал многое и о многих. И совершенно не хотел, чтобы кто-то знал, что тревожит его самого. Кроме тех, кто не может не знать.

А тем временем Вала Ауле медленно поднял руки, и между его ладонями засияла серебристая ладья. Сначала крошечная, но постепенно растущая.

Ощущая трепет Эа, Майя Тилион отпустил руку Валиэ Йаванны, шагнул в изящный полумесяц, сделанный на первый взгляд из чистейшего серебра, но на самом деле это был совсем иной металл, состав которого не знал, скорее всего, даже верный помощник Вала Ауле Майя Курумо.

Тилион шагнул. И понял, что стал единым целым с дивной лодочкой, словно лепестки и чашечка цветка. Едины и разделимы лишь смертью, рассеивающей всё существующее в прах. Движение вниз сопровождалось звучащей всё громче мелодией сияния одинокого сердца в непроглядном мраке, где нет надежды ни на что. Цветок Телпериона распускался навстречу Тилиону, и, когда Майя, утопая в серебристом сиянии, коснулся лепестков, нежнейшая ткань мироздания, воплотившаяся новым светочем, сомкнулась на нём, закрыв в бутон. Прошло лишь мгновение, цветок сорвался с хрупкой ветви, отбросив тёмные листья, и сияющим нежнейшим печальным светом таинственным творением Валар, стремительно увеличивающимся в размере, устремился в небо.

Итиль

К высокому ледяному куполу склепа по-прежнему несли цветы. Уже не из шёлка и бархата: похоже, закончились запасы. Однако, и те невзрачные и слишком плотные для мелкой работы обрывки, что теперь шли в дело, превращались в трогательные изящные лепестки и листочки.

— Это наша общая боль, — говорил король Нолофинвэ, стоя максимально близко к стене гробницы, чтобы никто не мог зайти ему за спину. — Общая трагедия. Сегодня мы навсегда покидаем место, где нас застал гибельный ураган, унесший слишком много жизней, и наши сердца навеки останутся здесь.

Находящийся рядом со своим владыкой менестрель играл мелодию, постоянно повторяющуюся, аккомпанируя словам Нолофинвэ, и Финдарато, как и многие его подданные, принимавший участие в церемонии последнего прощания с погибшими во время страшного урагана Нолдор, быстро понял, что на самом деле происходит у склепа. Захотелось просто из принципа перебить чары Аклариквета, к тому же король-менестрель чувствовал, что его магия многократно сильнее, но всё же решил, что сейчас не время. Месть может ждать бесконечно долго.

— Нам предстоит долгий путь, — продолжал речь Нолофинвэ, почти не выглядя настороженным и зажатым, — но бо́льшая часть его уже пройдена. Мы преодолели все испытания, сброшенные на нас Морготом градом убийственных отравленных стрел, мы стали сильнее. И совсем скоро наша дорога приведёт нас на Родину.

Стоя среди высокородных Нолдор бывшего Второго Дома, Турукано, обнимая одной рукой молчаливую печальную дочь, за время пути выросшую отцу до плеча, другой ладонью закрывал лицо, стыдясь вновь нахлынувших эмоций и катящихся из глаз слёз. Принц помнил, что обещал погибшей жене, но, казалось, не мог сдержать слово: каждый новый день становился многократно более тяжким испытанием, чем предыдущий. Пустая холодная постель, встать с которой не хватает сил, не звучит любимый голос, а если и откроется входная дверь, придёт кто-то чужой…

«Это невыносимо! — било в голову осознание потери. — Я не смогу справиться!»

Хотелось только одного: лечь спать и