– Я? – округляю я глаза. – С чего вы взяли?

– Я говорила с пострадавшими. Одна девушка убеждена, что таким образом Никлаус отомстил ей за тебя, Анна.

– Барбара, – киваю я. – Она ошибается. Я никого не подговаривала.

– А как же статья? – сужает глаза директор. – У тебя есть мотив.

– То есть Барбара признала, – говорю я сквозь зубы, пока к лицу приливает горячая кровь: директриса видела статью, – что за статьёй стоит именно она?

– Почему ты, Анна, выходила из мужской раздевалки почти обнажённая? – холодно интересуется женщина. – У нас не допустимо подобное поведение. Я буду вынуждена сообщить об этом твоим опекунам, чтобы они приняли меры.

– Но… Мои вещи украли! Я была в мужской раздевалке совсем не по тем причинам, о которых думаете вы, прочитав ту дурацкую статью!

– Хорошо, – равнодушно кивает она, опираясь ладонями на стол. – У тебя украли вещи и спрятали в мужской раздевалке. Зачем ты оправилась туда сама? Ты могла попросить кого-нибудь из ребят вынести тебе одежду.

– И меня всё равно сфотографировали бы в полотенце у дверей, – цежу я. – Они ведь именно этого добивались, разве, не ясно?

– Ты могла попросить кого-нибудь из девочек, постучать в дверь мальчиков! – продолжает она настаивать.

– Раздевалка была пуста!

– Нужно было подождать. Рано или поздно в раздевалке должен был кто-то появиться.

Я с силой сжимаю пальцы на сумке у себя на бедрах.

– Мне извиниться за то, что мной в тот момент овладела злость, мешая мыслить рационально?

– Да, спасибо, – отталкивается она от стола, выпрямляясь в полный рост. – Выходит, на волне злости ты и подговорила моего сына натворить то, что он натворил.

– Боже, нет! – восклицаю я.

– Помолчи и послушай меня, Анна, – поджимает директор губы. – Никлаус доверчив и раним. Он легко очаровывается подобными тебе, и по их указке совершает глупости…

Господи, мы думаем про одного того же Никлауса?!

– …Но я не позволю тебе им манипулировать, ясно? Как не позволю манипулировать вторым своим сыном, Оливером! Ты немедленно прекратишь с ними обоими всякое общение, иначе, несмотря на хорошее отношение к твоему поручителю, к отцу моего сына, я вышвырну тебя вон из моего колледжа!

Сказать, что я нахожусь в шоке – ничего не сказать.

Я поражена до глубины души! Растеряна, зла и до придела возмущена!

Исключать из колледжа за общение с её сыновьями? Она вообще в своём уме?!

– Вы не имеете права, – напряжённо замечаю я. – И потом, где доказательства, что взрыв устроил Никлаус? Где доказательства, что именно я как-то причаста к тому, что случилось? Общение с вашими сыновьями не может быть веской причиной моего исключения. Статьи, где есть моё фото у раздевалки мальчиков, не существует. Полагаю, вам больше и нечего мне предъявить, верно?

– То есть ты отказываешься мне подчиниться, девочка? – сухо спрашивает она.

– В первую очередь я хожу в ваш колледж, миссис Гросс, чтобы учиться, а не развлекаться. Я примерная студентка. А то, с кем я общаюсь или нет вне учёбы, колледжа и вас, как директора, касаться не должно.

– Как директора, – кивнув, холодно улыбается она одними губами. – Хорошо. Ты свободна, Анна.

Я тут же подскакиваю на ноги и буквально лечу за дверь и дальше, вон из приёмной. Меня трясёт. Неудивительно, что Роберт не провёл в браке с этой женщиной и полгода! Надо же так притягивать за уши обвинения! И угрожать подобным образом!

Просто сойти с ума!

Я испуганно вздыхаю, когда кто-то обхватывает мою кисть и дергает меня за угол, мимо которого я лучу на всех парах. Короткое мгновение, и моя спина прижата к стене, а надо мною нависает Никлаус. Лицо напряжено, пальцы впились в мои плечи.

– Что она тебе сказала? – требует он.

Это ужасно, но в данную секунду я не могу думать ни о чём, кроме того, что Он стоит слишком близко. Невыносимо близко…

Я собираюсь с мыслями, как раз в тот момент, когда звучит голос Оливера:

– Он снова тебя достаёт, Ани?

Никлаус напрягает плечи и, не глядя на него, бросает:

– Исчезни, Гросс.

Пытаясь справиться со вспыхнувшим смущением, я вижу, как плеча Ника касаются пальцы Оливера:

– Это ты должен исчезнуть, Макензи.

Никлаус закрывает глаза, словно пытается сдержать себя, отпускает мои плечи и медленно разворачивается к сводному брату. Его взгляд пылает, челюсти сжаты. Оливер вздергивает подбородок, отвечая ему таким же недобрым взглядом. Позади них собираются зрители…

Едва утихшая злость вспыхивает с новой силой, и я кидаюсь вперёд, замерев между ними. Я говорю слова медленно и твёрдо, чтобы до каждого из них дошёл смысл:

– Вы оба должны исчезнуть и оставить меня в покое. Ясно?

Вопрос я задаю не для того, чтобы получить ответ, потому смотрю на них по очереди и, кивнув самой себе, быстро ухожу. Драться они не будут, здесь я спокойна, а вот то, что сама полезу к ним с кулаками – очень вероятно. Потому что я просто адски зла на них обоих. В последнее время мне невероятно сложно быть пацифистом.

И всё это из-за них!

Мне требуется немало времени, чтобы успокоиться – все оставшиеся занятия. И лишь покинув парковку у колледжа я чувствую долгожданное облегчение. Впереди пара часов работы, где мне ничто не будет напоминать об этих двоих.

Так я предполагаю, и, разумеется, ошибаюсь.

Я возвращаюсь из подсобки, оставив там свой фартук, и захожу за барную стойку, чтобы забрать свою сумку и отправиться домой, когда Джек с таинственной улыбкой на губах негромко замечает:

– Ани, меня попросили передать, что тебя очень ждут на террасе.

– Кто? – хмурюсь я.

– Он попросил не говорить.

Я закатываю глаза и думаю о том, что правильнее будет пройти мимо террасы, прямиком на улицу, к машине, сесть в неё и уехать домой. Но… Что-то меня останавливает. Зудит в груди тревожным чувством.

Думаю, не сложно догадаться, кого я против воли ожидаю увидеть снаружи в тени вьюна и цветов.

Но меня ждёт не Он. Меня ждёт Оливер…

Блондин поднимается из-за дальнего столика и неловко мне улыбается. А я… Я пытаюсь отогнать от себя горькое чувство разочарования, которое здесь абсолютно неуместно. Расправляю плечи и иду к парню, чтобы сообщить ему, что он зря меня ждал.

– Оливер… – сразу же начинаю я, но он меня перебивает:

– Ани, пожалуйста, сядь. Мы просто поговорим. Я действительно хочу извиниться.

Я опускаю взгляд на его руку, пальцами которой он мягко обхватил мою, и, конечно же, вспоминаю о прикосновениях Никлауса. Был ли он хоть раз так же аккуратен со мной? Вряд ли.