– Моя девчонка, поняли? – пьяно сообщает он остальным, а затем, прижав меня к своему боку, выдыхает мне в ухо: – Будешь моей, ясно?

– Нам нужно домой, – цежу я, стараясь не обращать внимание на странную реакцию своего организма на его слова.

Он не может говорить серьёзно, потому что пьян. И точка.

– Мамочка сказала ехать домой, – кривляется он, а затем отталкивает меня от себя. – Ты мне не указ, Новенькая.

Я сжимаю зубы, представив, как бросаю этого придурка здесь и со спокойной душой еду домой. Вот только ни о каком душевном спокойствии и речи быть не может. Потому я выхватываю из его рук банку с пивом, сую её парню, который стоит ближе всех, и, схватив Никлауса за руку, тяну его в сторону машины. Он едва не запинается о собственные ноги, что, очевидно, его веселит, потому что он хохочет.

– Я ни при чём, парни! – орёт он себе за спину. – Сами видите, как сильно Ан-ни хочет остаться со мной наедине!

Идиот. Пьяный придурок, вот он кто!

Я стараюсь сохранять спокойствие, пока усаживаю его на пассажирское сидение своей машины. Ник при этом норовит, то обнять меня, то мазнуть губами куда придётся, продолжая жестоко насмехаться. Мне жутко обидно и больно, но я держу себя в руках.

Что я уяснила для себя давным-давно, так это то, что тратить свои нервы на пьяных глупо. Не поймут. Останутся при своём мнении. А на утро и вовсе обо всём забудут. Тут только перетерпеть – ничто другое не поможет.

Я пристёгиваю на Нике ремень безопасности, пока он прижимается носом к моей шеи, и, передёрнув плечами, обхожу машину.

Всё меняется, стоит нам отъехать подальше от ребят.

Никлаус перестаёт идиотничать, трёт лицо ладонями и сообщает очевидное:

– Вот это я нажрался.

Я не сдерживаю фырканья и тут же чувствую на себе его тяжёлый взгляд, но говорит он совсем не то, что я ожидаю:

– Я вёз тебя сюда не за этим.

Что это? Сожаление в его голосе?

Я бросаю на него осторожный взгляд, боясь пропустить нужный поворот на выезд с территории аэропорта, и вижу, как он хмурится.

– А зачем? – осторожно спрашиваю я.

– Не знал, что они сегодня здесь собрались. Хотел… Да плевать. Неважно.

Я сворачиваю машину направо, облегчённо выдыхаю, проезжая знакомые сетчатые ворота, и выруливаю на пустынную Айрпорт-авеню. В мыслях зудят слова Никлауса. Что он хотел? И почему мне так сильно хочется это знать?

Но я не задаю вопросы вслух. Не нужно. Да и бессмысленно. Всё, что он может ответить, не будет гарантированной правдой. И дело тут не только в его состоянии. Я вообще не представляю, был ли он хоть раз со мной по-настоящему откровенен…

И вот скажите мне, почему это так больно осознавать?..

Я хочу закрыть глаза, чтобы успокоить тревогу в сердце, но, понятное дело, не могу. Сначала нужно благополучно доехать до дома, проводить Никлауса до его комнаты, а затем запереться в своей и обо всём подумать. Хорошенько так, основательно. Да…

Повезло, что аэропорт находится не так далеко от дома, и до него напрямую ведёт Дьюи-стрит, до которой мы доезжаем в полной тишине, не считая рёва мотора да звука шин по асфальту.

Здесь-то Никлаус и решает прервать молчание, хотя я предполагала, что он пять минут назад отрубился:

– Что случилось с вашими родителями, Ан-ни? Как они умерли?

Такта – ноль. Впрочем, где Никлаус, и где такт, верно?

Я смотрю на него пару секунд: его голова покоится на подголовнике кресла, глаза закрыты. Словно он задал вопрос, даже не надеясь услышать ответ. И вот что странно: я задумываюсь на тем, а была ли я сама с ним по-настоящему откровенна?

– Папа погиб, когда мне и года не исполнилось, – говорю я себе под нос. – Теракт в метро. Мне очень жаль, но я его не помню. Лишь фото… Но Вика помнит, ей тогда было семнадцать, и да, моей сестре пришлось тяжело. А наша мама… Мама жива. Только вряд ли можно назвать жизнью то, как она существует, после смерти папы.

– Поэтому ты тогда сказала, что они мертвы?

Я снова смотрю на Ника, теперь он смотрит в ответ. Но взгляд туманит выпитый алкоголь. Уверена, он не запомнит наш разговор, потому отвечаю честно:

– Так проще, чем объяснять все подводные камни.

– Понимаю. И много этих камней?

– Много, – отрезаю я, завершая неприятный разговор.

Как ни странно, Никлаус это понимает и не заговаривает вплоть до самого дома.

Я паркую машину у дороги, глушу её и разворачиваюсь на кресле в сторону Никлауса:

– Нам нужно дойти до твоей комнаты, как можно тише, понятно?

– И там остаться? Вместе? – пьяно улыбается он. – Ты на это намекаешь?

– Какой же ты придурок, Ник, – ворчу я, выбираясь из машины. – Выходи, давай.

Но у него не получается – застрял с ремнём безопасности. Я вздыхаю и иду ему помогать. Всё это неприятно напоминает о маме. О том, как я вот так же помогала ей добираться до собственной кровати. Сама она была не в состоянии.

Я взваливаю руку Никлауса себе на плечи, обнимаю его за талию и хлопаю дверцей. От парня пахнет пивом, но я стараюсь не зацикливаться на этом. Просто как можно быстрей веду его к дому. Точнее, тащу. Везёт с тем, что он хотя бы не запинается на каждом шагу.

До тех пор, пока мы не входим в дом и не достигаем лестницы. Вот где происходит настоящий цирк. Никлаус падает почти на каждой ступеньке, помогает себе руками и тихо ржёт. Я на него шикаю, помогаю подниматься каждый раз и злюсь всё сильней.

Если нас застукают…

Даже думать не хочу о том, что будет.

В итоге, мы кое-как достигаем пролёта на втором этаже, Никлаус снова виснет на моих плечах, мне приходится обнять его в ответ. Я опасливо смотрю в сторону коридора в спальню Роберта и сестры и молю небеса, чтобы они оба крепко спали. Небеса меня слышат, и через пару минут я попадаю в Запретную комнату.

Впрочем, осматриваться здесь нет времени.

Я подвожу Никлауса к подсвеченной лунным светом из окна кровати, пытаюсь его туда уложить, но этот придурок тащит меня следом за собой, и в итоге, мы заваливаемся на неё вместе. Я порываюсь встать, но Ник крепко обнимает меня и хрипло просит:

– Пять минут, Новенькая. Просто полежи со мной пять минут. Пожалуйста.

Его просьба отзывается во мне дрожью, что-то ломает внутри. Но я убеждаю себя, что это ничего не значит, и что проще не бороться с Никлаусом, а дождаться пока он уснёт. А это случится очень скоро. Я уверена.

Потому я разворачиваюсь в руках Никлауса на спину и жду.

Пару минут ничего не происходит, а затем Ник обнимает меня крепче и зарывается носом в мои волосы у шеи. Его хрип обжигает кожу: