– Если хочешь отучить его от этого, в следующий раз, когда он прыгнет на тебя, дай ему легонько коленкой под дых.

– Но я не хочу причинять ему боль, – возразил я.

– Не волнуйся, ему не будет больно. Несколько хороших тычков коленом, и гарантирую, он перестанет прыгать.

Это был тяжелый период. Марли предстояло или измениться, или покинуть нас. Вернувшись на следующий вечер с работы, я нарочно крикнул, стоя в дверях: «Я дома!» Как обычно, Марли на полной скорости помчался по деревянному полу, чтобы поприветствовать меня. Последние метры он проехал, как по льду, а потом поднялся, чтобы упереться лапами мне в грудь и чмокнуть меня в нос. Как только он коснулся меня лапами, я легонько ударил его коленом, целясь под дых. Он заскулил и опустился на пол, растерянно глядя на меня и стараясь понять, что на меня нашло. Он всегда наскакивал на меня. За что этот неожиданный удар?

На следующий вечер я повторил наказание. Пес прыгнул, я толкнул его коленом, и он упал на пол, откашливаясь. Мне не хотелось становиться тираном, но если это единственный способ спасти Марли, то дело нужно было довести до конца. «Прости, приятель, – извинился я и наклонился к нему, чтобы он мог облизать меня, стоя всеми четырьмя лапами на полу. – Это ради твоего же блага».

В третий раз он выбежал мне навстречу из-за угла и, приближаясь, начал свой коронный номер со скольжением. Однако тогда Марли изменил своей привычке. Вместо того чтобы прыгнуть, он, не отрывая лап от пола, врезался головой в мои колени, едва не сбив меня с ног. Я расценил это как победу. «Ты сделал это, Марли! Ты сделал это! Хороший мальчик! Ты не прыгнул!» И я присел, чтобы он мог обслюнявить меня без риска получить вероломный удар под дых. Я был потрясен. Марли удалось убедить.

Однако проблема оставалась. Возможно, он больше не будет наскакивать на меня, но это не означало, что он будет вести себя так же и с остальными. Пес был достаточно сообразителен, чтобы понять: только я представляю для него реальную угрозу, а на других представителей породы людей он может и дальше безнаказанно прыгать. Мне требовалось закрепить урок, и с этой целью я позвал своего коллегу и близкого друга, корреспондента Джима Толпина. Джим был спокойным лысеющим книголюбом в очках, который не отличался крепким телосложением. Если и был человек, на кого Марли мог бы прыгать без всяких последствий для себя, так это Джим. Однажды в офисе я изложил ему свой план. Он должен был зайти ко мне после работы, позвонить в дверь и войти. Когда Марли прыгнет на него, чтобы поцеловаться, Джим даст ему максимально возможный отпор. «И не стесняйся, – наставлял я приятеля. – Когда дело касается Марли, никаких нежностей».

Джим позвонил в дверь тем же вечером. Естественно, Марли попался на удочку и помчался навстречу так, что уши прижимались к голове. Как только он сделал рывок, чтобы прыгнуть на Джима, тот с непритворным старанием последовал моему совету. Не желая выглядеть слабаком, он нанес сокрушительный удар, угодив коленом в солнечное сплетение Марли, и чуть не выбил из него дух. Гулкий звук удара был слышен даже в комнате. Марли громко простонал и, закатив глаза, рухнул на пол.

– О боже, Джим, – сказал я. – Ты что, изучал кунг-фу?

– Ты же сам просил: никаких нежностей, – ответил он.

И он оказался прав. Марли поднялся, отдышался и поприветствовал Джима подобающим собаке образом, стоя на четырех лапах. Если бы он мог говорить, клянусь, он бы сейчас вслух признал свое поражение. Больше Марли никогда ни на кого не бросался, по крайней мере в моем присутствии, и больше никто не бил его коленом ни в грудь, ни куда еще либо.

* * *

Однажды утром, вскоре после того, как Марли покончил со своей привычкой прыгать на людей, я проснулся и увидел свою прежнюю жену. Моя Дженни, любимая женщина, которая на время затерялась в густом тумане грусти, снова была рядом. Послеродовая депрессия закончилась так же внезапно, как и началась. Дженни будто избавилась от своих демонов. Они исчезли, к нашей радости. Она была сильной и оптимистичной и не просто справлялась со всеми обязанностями молодой матери двух детей, но шла вперед. Марли снова ощутил ее благосклонность. Держа обоих детей на руках, она наклонялась, чтобы поцеловать его. Кидала ему палки и выливала в его миску подливку, оставшуюся от бифштекса. Кружила с ним по комнате под хорошую музыку. Иногда по ночам, когда Марли успокаивался, я видел, как она ложилась рядом с ним на полу, положив голову ему на шею. Дженни вернулась. Слава богу, она снова с нами.

В жизни случаются поразительные вещи, слишком невероятные, чтобы такое можно было придумать. Когда Дженни позвонила мне на работу и сказала, что Марли приглашают на кинопробы, я знал, что она не могла это сочинить. Тем не менее отнесся к новости недоверчиво.

– Куда приглашают? – переспросил я.

– На кинопробы.

– Ты имеешь в виду сниматься в кино, да?

– Да, сниматься в фильме, глупыш, – ответила она. – В полнометражном фильме.

– Марли? В полнометражном фильме?

Некоторое время диалог продолжался в том же ключе, поскольку я пытался соединить образ нашего туповатого пожирателя гладильных досок с образом знаменитой Лэсси, спасающей детей из горящих зданий.

– Нашего Марли? – спросил я снова, чтобы окончательно удостовериться.

Оказалось, это правда. Неделю назад нам позвонила начальница Дженни и сказала, что у нее есть подруга, которая хочет попросить нас об услуге. Этой подругой была Колин Макгарр, местный фотограф, которую нью-йоркская киностудия Shooting Gallery привлекла к работе над фильмом. Первоначально съемки были запланированы в Лейк-Уорте. Этот городок находился южнее нас. В обязанности Колин входило подыскать «типичное семейство в Южной Флориде» и все детально сфотографировать, любую бытовую мелочь: книжные полки, магниты на холодильнике, даже шкафы – в общем, все убранство дома, чтобы помочь режиссерам воссоздать колорит.

– В съемочной группе веселые и милые люди, – сказала Дженни ее босс. – Они хотят показать жизнь местных семей с детьми.

– Что-то вроде социологического исследования, – подметила Дженни.

– Именно.

– Идет, – согласилась Дженни, – если только к их приезду мне не придется наводить глянец в доме.

Колин приехала к нам и принялась фотографировать, причем она снимала не только наши вещи, но и нас самих, чтобы запечатлеть, как мы одевались, причесывались, как нежились на диване. Она снимала даже зубные щетки на раковине. Она щелкнула детей, спящих в кроватках. Не остался без внимания и «типичный» для семьи кастрированный пес. По ее замечанию, высказанному позднее, «он – яркое пятно в вашей жизни».

Марли, разумеется, пребывал в восторге. Впервые после рождения детей его желание попасть в фокус внимания (не важно, по какой причине) исполнилось. Колин нравились крупные животные, не пугали «потоки слюны», и она уделяла собаке достаточно времени, даже боролась с ней, встав на колени.