Раз кметы хорошо понимают последствия своего нападения на дворянку, значит, дело еще серьезнее.

– Так она и не скрывает.

– Она сказала, что детей наших… ну это, сварила и съела, – тоненько выкрикнул один из мужиков с секачом, сам не веря в то, что сказал.

– Ага, сама сказала, – поддакнул коренастый, делая шаг вперед, – Еще говорила, двести лет ждала, чтобы с нами это… поквитаться. Отпомстить, значит. А теперь спуску не даст. Сначала деток, а потом…

– Выходит, она – Белька? – удивленно перебил Константин, делая шаг вперед.

– Ага, – кивнул главарь, бросая хмурый косой взгляд на пленницу.

– Ну, сказать, положим, многое можно. Слова что дым, ветер дунет – и нет его, – добавил тауматург, медленно подходя ближе под настороженными взглядами мужиков, – А ведьма она или нет – это еще проверить надо.

– Так а мы, по-твоему, барин, чего делаем?

– Пока что я вижу только самосуд, от которого ваши головы полетят. И как же вы собираетесь проверять, ведьма она или нет?

Он сделал еще один шаг вперед да так и замер на месте. Потом помотал головой, будто отгоняя назойливую мошку, и с досады рассмеялся. Мужики недоуменно переглянулись и опять наставили на чужака грозное подручное оружие из вил и топоров.

– Теперь знаю как, – вздохнув, сказал маг, повернулся спиной к дереву с привязанной женщиной и подковырнул носком ботинка аккуратную плетенку из нарезанной тонкими полосками зелено-желтой коры, травы и мха, вкруговую лежащую на земле, – Кто ж вам это дал?

– А кто б не дал, тебе-то что?

Оболонский задумчиво оглянулся: косица из травы, коры, мха, каких-то косточек и засохших ягод столь естественно вписывалась в скопище трав, травинок, обломанных веток, чахлых цветочков, свернувшихся трубочкой прошлогодних листьев, занесенной ветром сосновой хвои, что только пристальный, пристрастный взгляд мог ее обнаружить.

– Тот, кто вам это дал, колдун…, нет, ведьма, – Оболонский мельком бросил взгляд на кметов и заметил на их лицах скользнувшее удивление и страх, – Да, ведьма. Отчего ж она сама не стала ловить Бельку? Зачем вас подослала?

– Омелька нас не досылала, то мы сами вызвались, – неожиданно обрадовано ответил кмет с писклявым голоском, однако коренастый так зло зыркнул на него, что тот испуганно прикрыл ладонью рот и отступил на шаг назад.

– Сами? – задумчиво повторил Оболонский, будто и не заметив настороженности мужиков, – Против ведьмы с топорами да тесаками? Да будь она настоящей ведьмой, от вас бы и места мокрого не осталось. Вы ж все перепутали, – маг присел на корточки, спиной к вооруженным мужчинам, и принялся пристально разглядывать свернутый характерным узлом пучок из нескольких привядших стеблей душицы, половины подпаленного пера сойки, неопределенного вида корешка и еще чего-то, что рассмотреть было трудно. На узле пузырилась розоватая слизь, совсем немного, будто прошлась здесь громадная улитка, – Омелька дала вам это и велела плеть кругом уложить, так?

Константин обернулся, кметы дружно кивнули.

– И чтобы круг был не больше четырех шагов от центра?

Тауматург прикинул расстояние от дерева с привязанной женщиной, с жадным вниманием следящей за его манипуляциями, до травяной плетенки. Так и есть, четыре шага.

– Еще сказала, чтобы в четырех местах кровью капнули. Было?

Один из мужиков украдкой глянул на порезанную ладонь, сжал руку в кулак и переглянулся с остальными. Потом медленно кивнул.

– А говорила она вам, что лишнее нельзя выбрасывать? – Оболонский кивнул в сторону роскошного куста багульника, на котором гирляндой висели сплетенные в косу травы и полоски коры, – Забыли, небось?

Кметы обеспокоенно переглянулись, зашептались.

– Базил, принеси, только осторожно, – затребовал Оболонский, – рукой не касайся, лучше палкой. А ты… как тебя? Ах, Олекса… Иди сюда, смотри.

Коренастый нахмурился, поупирался для проформы и подошел, опускаясь на колени. Притихшие мужики нависли над сидящим на корточках барином, даже не заметив, когда и как начали ему подчиняться.

– Видишь зазор между узлами? Раздвинь его. Да не руками, палкой. Пошире. Подожди, зазор слишком велик, – Оболонский встал, шагнул вперед и присел перед плетенкой, но уже по другую ее сторону, – Теперь соединяй. Давай-ка, Базил. Помоги, Олекса.

Пока отброшенный кусок травяной косы усердно вплетали в тот, что уже лежал на земле, Константин вернулся к своей лошади, к своей заветной сумке, взял из крохотной шкатулки резной кости щепотку серого, похожего на прах, порошка, прошептал несколько слов и подбросил руку вверх. На удивление Базила, пристально следившего за его манипуляциями, из ладони ничего не высыпалось.

– А теперь развяжите ее, – негромко скомандовал Оболонский и лица у мужиков недоуменно и хмуро вытянулись.

– Ну же, – нетерпеливо поторопил тауматург.

– А ты, барин, кто таков будешь? – подозрительно нахмурившись, спохватился Олекса.

– Я буду тем, кто поможет вам найти поганца, укравшего ваших детей, – краем глаза Константин заметил, как почти за его спиной выразительно машет руками и кивает головой Базил, мол, не сомневайтесь, так и есть, – Так что подумай: ты действительно хочешь знать правду и найти настоящего виновника или тебе просто не терпится поглумиться над этой женщиной, возможно, невиновной?

Олекса зло глянул на притихшую пленницу, так же зло сплюнул.

– Правду.

– Если она ведьма, она не сможет выйти из этого круга, ручаюсь.

Недоверие на лицах кметов не проходило, и тогда Оболонский сделал шаг вперед и выставил вперед ладони.

С легким взрывчатым треском, так похожим на острый, но негромкий удар грома, над травяной плетенкой выросла в круг прозрачная, чуть синеватая стена. По ней пробежались коротенькие серебристые молнии, пахнуло грозой, волосы зашевелились от неожиданного резкого порыва ветра. Через пару секунд стена исчезла, оставив после себя сильный запах озона.

– Колдун…, – в ужасе прошептали мужики, истово крестясь и отступая назад.

– Я не враг, я пришел помочь, – весомо сказал Константин, – Если Вам нужна моя помощь, хотя бы развяжите ей рот.

Двое из мужиков, не раздумывая, бросились развязывать пояс, затянутый на затылке женщины и служащий кляпом, но как только рот пленницы оказался свободным, из него посыпались отборные ругательства, совсем не вязавшиеся с обликом родовитой дворянки. Пусть и потрепанной.

– Сударыня, – резко остановил поток словоизвержения Оболонский, – Вы не в том положении, чтобы ставить условия, неужели Вам это не понятно?

– Правда? – язвительно выплюнула женщина, с презрением глядя на единственного своего защитника, – На меня напали, и я должна молча простить?

Незнакомка говорила низким грудным голосом с очаровательным акцентом, заменяя букву «л» на мягкое «в», но пикантность речи никак не вязалась с хищно-злобным выражением ее лица.