Я легонько тряхнула Максима за руку и шепнула:

— Это кто? Мать Бэллы?

Максиму не пришлось мне отвечать, потому что фигура шагнула к нам из темноты и оказалась темноволосой, крепко сбитой женщиной лет шестидесяти.

— Зачем ее привел? На погибель? — в голосе женщины звучала с трудом сдерживаемая ярость. Здороваться с нами она явно сочла лишним.

— С ней все будет в порядке, — ответил Макс примирительным тоном.

Мне не очень понравилось, что обо мне говорят в третьем лице, в то время как я стою рядом с беседующими. Я решила обозначить свое присутствие.

— Здравствуйте! — громко поздоровалась я и протянула мрачной женщине руку. — Вы, наверное, Мария? Мне про вас Василий рассказывал, ваш полицейский, думаю, вы его знаете.

— Уж знаю, — женщина проигнорировала протянутую мной руку и вообще только мазнула по мне быстрым взглядом, сосредоточив свое внимание на Максе.

— Ты отойди-ка, — сказала она Максиму с таким видом, будто была уверена, что он не посмеет ее ослушаться.

К моему изумлению, так и вышло.

Максим бормотнул: «Ну вы тут поболтайте, а я рядом буду», и ушел вперед шагов на двадцать. Правда, встал он так, чтобы я могла его видеть, и мне стало спокойнее.

— Что он тебе наплел? — тихо спросила Мария. — Про любовь неземную? Ох, девка, не слушала бы ты этого..!

— Меня зовут Лера. Валерия, — я надеялась, что мой тон звучит достаточно холодно. Было неприятно услышать в свой адрес грубое «девка», а еще неприятнее — слово «этого» в отношении Максима.

— Как тебя зовут — это совершенно все равно, — сообщила мать Бэллы. — Много вас тут таких было. И каждую Белка погубила, чтоб ей пусто было.

— Это вы так о собственной дочери?

— Дочери… Там от моей дочери, считай, ничего не осталось. Но все равно. То, что осталось, меня некоторым образом оберегает. Так что я тут, считай, на особом положении. Вон, видишь, дружок твой сразу убежал, как только я ему велела.

Мария указала подбородком в сторону Максима.

— Но он мне давно не интересен, этот прощелыга, — продолжила она. — Только вас, дурех, спасти хочу. Ты хоть знаешь, какая по счету будешь, с кем этот черт любовь крутит? Двадцатая! И я бы на твоем месте не стала радоваться тому, что это юбилейное число!

— Я вам не верю, — внутри меня все клокотало, но я старалась сохранять внутреннее спокойствие.

Мне вспомнилось, как Лара — та самая приятельница, что отправила меня на Алтай — как-то изрекла неожиданно глубокую (для нее) мысль. Она сказала, что никогда нельзя верить другим людям, когда они плохо говорят о твоем любимом человеке. Даже если то, что тебе говорят, похоже на правду, все равно не верь, утверждала Лара. Потому что по-настоящему любимый человек — это часть тебя, и заподозрить его в плохом — своего рода предательство. Так считала Лара, ну а я внутренне посмеивалась над ней, потому как всем было известно, что ее муж любит сходить налево и даже не особо скрывает свои похождения. Так что, хотя Ларина мысль мне и понравилась, но само ее высказывание звучало жалко. Лара, как мне тогда казалось, выглядела словно пресловутый страус, прятавший голову в песок.

Зато сейчас идея о том, что нельзя верить плохому, если это плохое говорится о твоем любимом, представлялась мне вершиной здравого смысла.

Я намеренно саркастично хмыкнула и развернулась, чтобы уйти подальше от матери Бэллы и присоединиться к Максу.

Но Мария ловко схватила меня за запястье, и я даже сквозь плотную ткань куртки ощутила, какие горячие у женщины пальцы.

— Ему, черту этому, все равно за кого хвататься. Все вину пытается искупить, да никак не получается. А может, вообще втянулся и наслаждается… Не верю я, что он кого-то полюбить может, кроме себя самого. Последней, перед тобой, Аринка была. И ее утянуло, а ведь ей всего девятнадцать было! Рыженькая, хорошенькая, а как бросил ее мерзавец, так чахнуть стала бедняжка. Все волосы порастеряла, отощала. Бэлла их выпустила ради исключения, мать Аринку в больницу увезла. А там только руками развели — сказали, рак. Да так он стремительно развился, что помочь уже невозможно было. Все он, черт!

Мария с ненавистью плюнула себе под ноги, не спуская глаз с Макса. Тот, видимо, понял, что мне требуется его помощь и мелкими шагами стал приближаться к нам.

Я мысленно умоляла Макса идти быстрее, когда Мария отпустила мою руку. Точнее, как-то брезгливо бросила, будто мое запястье было чем-то отвратительным, по ошибке попавшим в ее ладонь.

Максим ничего не стал говорить Марии, и я решила позже побеседовать с ним о том, что не стоит так бояться этой женщины. В моем представлении мать Бэллы обезумела от горя после исчезновения дочери и теперь жила в мире собственных бредовых фантазий.

— Она уже поклялась? — глухо спросила Мария, повернувшись к нам спиной.

— Да, — голос Максима дрогнул.

— Ну я и не сомневалась. Но вдруг совесть у тебя проснулась, мало ли… Так ты знай. Если в свой дом ее поселишь до свадьбы, так Белка в ту же ночь девку и утащит. Понял?

Глава 24

— Но как же? До свадьбы пожить нужно, притереться. Во всех смыслах.

Я отметила, что Максим впервые попытался отстоять свое мнение перед Марией, но делал это уж очень вяло. Будто не очень-то и хотелось.

— Напритирался уже, — отрезала Мария. — Двадцатый раз притираешься. Последний раз, имей в виду. А если снова не получится, так я уж Бэллу попрошу, чтоб девчонок пощадила, и лучше за тебя принялась. Авось и послушает меня, все ж не чужие люди. Были.

Плечи Марии мелко затряслись, вся она как-то сгорбилась, и зашаркала к своему дому. Словно кто-то разом выпил все жизненные силы из этой бодрой женщины.

— Я тебе все объясню! — воскликнул Макс, отвечая на мой невысказанный вопрос. — Только надо подумать, куда тебя поселить…

— Как это? — мне хотелось прикрикнуть на Максима, убедить его не слушаться всяких сумасшедших теток. Но я из последних сил держала себя в руках, отчаянно цепляясь за нашу с Максом сказку. Я все еще верила, что эту сказку можно спасти. Ну или хотела верить.

— Я все объясню, — повторил Макс, и его голос звучал уже не так ласково.

— Может, мне лучше уйти? — я вспомнила маму, частенько сожалевшую о том, что я веду себя как размазня, и позволяю всем желающим на мне ездить. Мне не хотелось, чтобы Макс видел во мне безвольное существо.