предпочитает молодых взрослых с крепким здоровьем. Под этот критерий подпадали практически все солдаты французских экспедиционных сил, за исключением старшего офицерского состава, включавшего представителей и средней возрастной категории.

К тому же этот вирус заметно чаще поражает мужчин. Отчасти такой гендерный перекос обеспечивают комариные сенсоры, расположенные на антеннах Aedes aegypti. Взрослые самки ищут добычу, ориентируясь в основном на соблазнительный запах человеческого пота. И поскольку солдаты и матросы были заняты тяжелым физическим трудом, в группе риска оказывалось большинство новоприбывших. Надо отметить, что экспедицию составляли не одни только мужчины. Армию сопровождало и значительно число женщин: офицерские жены и прислуга, поварихи, работницы кухонь и проститутки. Но эпидемия в Сан-Доминго резко отличалась от других крупных вспышек желтой лихорадки именно тем, что в группе риска оказалось множество молодых мужчин-европейцев, занятых изнуряющим физическим трудом в условиях тропического лета. Итогом стали исключительно высокие показатели заболеваемости и смертности.

В то время считалось, что желтая лихорадка возникает в ослабленном организме под воздействием нездоровой окружающей среды. Тот же Жильбер объяснял бедствие в Кап-Франсе миазмами, отравившими воздух. И действительно, этот город, как и другие города XIX столетия, был переполнен зловонием. Неизбежный смрад усугубляли разнообразные местные факторы. Во-первых, никаких гигиенических мероприятий в связи со спешным прибытием большого количества военных предпринято не было. Солдаты справляли нужду в заброшенных зданиях, и очень скоро город провонял экскрементами и мочой. Во-вторых, проблему составляло городское кладбище, где из-за огромного числа умерших перестали соблюдать санитарные требования, касавшиеся глубины захоронений. Тела наспех укладывали в неглубокие могилы, нимало не заботясь о том, что трупные испарения разносятся по всему городу. В-третьих, постоянные береговые ветра приносили в город гнилостные запахи с окрестных болот. В общем, с точки зрения медицины начала XIX в. воздух Кап-Франсе был смертельно опасен.

Эпидемии желтой лихорадки зачастую оборачивались массовым бегством горожан. Положившись на общепринятое учение о миазмах и советы врачей, люди спасались от ядовитого воздуха в сельской местности или на возвышенностях. Страшная эпидемия в Филадельфии, разразившаяся в 1793 г., послужила колонистам Сан-Доминго примером, которому они не преминули последовать. Когда Филадельфию охватила желтая лихорадка, примерно половина жителей сбежали. Французская армия, теснившаяся в кварталах Кап-Франсе, урок усвоила. Расхожему медицинскому совету последовал даже Леклерк: с женой и маленьким сыном он перебрался в фермерский дом на холме, на свежем воздухе и с видом на порт. Оттуда перепуганный и деморализованный военачальник неоднократно отправлял в столицу просьбы освободить его от должности и перевести в Париж.

Но рядовой состав войск не мог последовать за своим осмотрительным генералом. Кап-Франсе был руководящим центром всей военной экспедиции. В городе находились штаб Леклерка, казармы армии и флота, два больших госпиталя, доки, куда прибывало подкрепление, и фортификационные сооружения. Там же сосредоточилась экономическая и политическая жизнь. Поэтому воинские части базировались в Кап-Франсе и в других портовых городах, а на возвышенностях солдаты оказывались только периодически, в ходе рейдов. Результатом стала повышенная уязвимость к желтой лихорадке.

Дополнительным фактором, повлиявшим на уровень смертности в Кап-Франсе, было качество медицинской помощи, которую получали военные. В исторической ретроспективе эта переменная во время эпидемий особого значения не имела, потому что у большинства заболевших просто-напросто не было доступа к врачебной помощи, а медицинские учреждения не справлялись с сумасшедшим количеством пациентов. Но французские солдаты и моряки на Сан-Доминго стали исключением из этого правила. С учетом предстоящих боевых действий и дурной славы Карибов, опасных для здоровья европейцев, военное министерство Франции позаботилось об организации в Кап-Франсе двух больших госпиталей. Однако в то лето, поскольку заболевших становилось только больше, оба госпиталя не справлялись с нагрузкой и были переполнены. На каждой койке пациенты лежали по двое, остальных укладывали на пол на циновках.

К сожалению, эффективного подхода к лечению желтой лихорадки нет по сей день, и врачи пока не пришли к единому мнению о том, какой уход требуется заболевшим. Согласно медицинской теории того времени, эпидемические заболевания возникали из-за жары и отравленного воздуха, а поражали тех, кто почему-то был уязвим. Внешние факторы портили гуморы тела и приводили к избытку крови в организме. Последствия этого процесса можно было явственно наблюдать у постели больного. Считалось, что кровь сочетает тепло и влажность, а пациенты с желтой лихорадкой всегда были горячими и мокрым от пота. Пресловутая целебная сила природы казалось очевидной, потому что организм как будто бы и сам пытался избавиться от испорченной крови посредством рвоты, поноса и кровотечений из носа и рта. Поэтому для лечения обращались к средствам, которые должны были природе помочь: усиливали выведение крови с помощью кровопускания, применяли слабительные и рвотные лекарств. Целесообразность такой терапии подкреплялась расхожим убеждением, что суровый недуг требует столь же сурового лечения.

Влиятельный американский врач Бенджамин Раш, практиковавший в Филадельфии и во время эпидемии, описывая свой метод лечения желтой лихорадки, назвал его «грандиозной чисткой». Осуществлялась она с помощью мощного рвотного средства из ртути и слабительного на основе растения ялапа. Раш давал это лекарство пациентам несколько раз в день в очень больших дозах. Коллеги ужасались и говорили, что этого с лихвой хватит, чтобы убить лошадь. Но неустрашимый Раш дополнил «чистку» кровопусканием и еще увеличил дозировку рвотного. По результатам он объявил, что нашел действенный способ лечить «желчную ремиттирующую желтую лихорадку», как он назвал эту болезнь в заглавии своей книги, опубликованной в 1794 г.

По нынешним меркам метод сомнительный: едва ли истощенному пациенту, находящемуся в прострации или на грани комы, поможет кровопускание и прочищение. Однако Жильбер, готовясь к экспедиции в эндемичный по желтой лихорадке Сан-Доминго, читал труды Раша и консультировался у медиков, которые столкнулись с эпидемией в Филадельфии. Поэтому врачи, трудившиеся в госпиталях Кап-Франсе под руководством Жильбера, следовали рекомендациям Раша. И вполне вероятно, что терапевтическая стратегия, которую они применяли, была основной причиной невиданной смертности во время эпидемии в Сан-Доминго. Жильбер и сам не скрывал, что был разочарован результатами своих усилий и подавлен невозможностью помочь пациентам: «Мои старания, ежедневные визиты, – писал он, – не приносили никакой пользы. Я впал в отчаяние»{45}.

Не исключено, что вмешательство французских врачей на ранней стадии заболевания ускоряло гибель больных. Однако в масштабе всей эпидемии негодное лечение едва ли сыграло заметную роль. Военные врачи в Сан-Доминго сменили курс, как только убедились, что их лечебный подход контрпродуктивен. Они добросовестно собирались на совещания, чтобы сравнивать результаты лечения, и искали новые способы преодолеть отчаянное положение. Не гнушались экспериментировать с врачевательными практиками вуду, в которых разбирались санитары из числа цветных. Но в конце концов французские врачи оставили надежды исцелить пациентов и занялись облегчением их самых мучительных симптомов с помощью таких нехитрых средств, как холодные компрессы, прохладные ванны, лимонная вода, небольшие дозы хинина и мягкие слабительные. Когда же эпидемия достигла апогея, ни о какой врачебной помощи и надлежащем уходе уже не было и речи, потому что лихорадка истребила почти весь больничный персонал. Так, в городе Фор-Либерте погибли все сиделки, оставив пациентов на произвол судьбы.

Болезнь, косившая солдат Леклерка, была исключительно смертоносной, но что бы ни было тому причиной, генерал был вынужден признать, что на фоне эпидемии миссия по восстановлению рабства загнала его экспедицию в отчаянное положение, усугублявшееся с каждым днем. Он писал Наполеону:

Болезнь распространяется так быстро, что нет возможности предположить, где настанет ей конец. Только в госпиталях Кап-Франсе в этом месяце ежедневно гибло по 100 человек. Мое положение ничуть не лучше: восстание расползается по острову, эпидемия продолжается.

Я умолял вас, гражданин консул, пока я не готов, не предпринимать ничего, что может заставить мятежников забеспокоиться об их свободе. ‹…› [Но] внезапно оказывается, что принят закон, разрешивший работорговлю в колониях. ‹…› При таком положении дел, гражданин консул… я ничего не могу сделать путем убеждения. Я могу полагаться лишь на силу, но у меня нет войска.

Мое письмо удивит вас, гражданин консул. Но какой генерал мог бы предположить, что четыре пятых его солдат погибнут, а оставшиеся станут бесполезны?

Леклерк открыто упрекал Наполеона в легкомыслии: «Теперь, когда ваши планы относительно колоний стали известны, от моего морального авторитета ничего не осталось»{46}. При этом Леклерк скрывал от Наполеона, что своевольно пренебрег рекомендациями медицинского консилиума, предлагавшего профилактические меры. В свете отсутствия эффективного лечения и миазматической