– Попался? – радостно крикнула девушка. – Иди сюда, чего тебе на линейке делать? Я довезу.

Первым желанием Андрея было отказаться, однако он понял, что уже ничего не изменишь. Он мог бы сочинить какую-нибудь историю – например, что ходил на конвертер из любопытства, но это уронило бы его достоинство еще ниже. К чему валять дурака? Надо подойти и признаться: «да, я чер». Авось небо на землю не упадет… Признаться и проехаться в шикарном автомобиле, если уж предлагают. Хоть раз в жизни.

Он перебрался через железнодорожные пути и пошел к машине – сначала робко, но с каждым шагом все смелее и смелее. Когда нечего терять, нечего и бояться. Останавливаясь у открытой дверцы, Андрей уже улыбался.

– Как ты меня нашла? – спросил он. – Вадик растрепал? Товарищ, называется…

– С Вадиком твоим я не общалась. Он у Ленки лежит.

– Пьяный?

– Голый… Что же ты мне наврал? – сказала Гертруда, впрочем, вполне дружелюбно.

– Про то, что я чер? Вернее, что не чер…

– Про то, что в Гамбурге живешь. Ладно, садись.

Операторы с конвертера уже зашли на перрон и ошеломленно замерли – девушка, автомобиль и Андрей никак не увязывались. Был среди них и сменившийся Новиков. Андрей помахал ему рукой и, обойдя машину, утонул в спинках-подушках-подлокотниках.

Гертруда поправила прическу и, прежде чем вернуться взглядом к дороге, рванула вперед. Где-то у самого уха взвизгнули колеса, и машина, оставив позади тучу оранжевой пыли, вылетела на среднюю полосу.

За рулем Гертруда держалась еще лучше, чем в постели. Андрею стало интересно, какое из этих удовольствий она попробовала раньше. Ответить определенно он не смог, зато окончательно понял, что автобус Гертруде без надобности.

– Откуда ты знаешь, где я работаю? – спросил Андрей.

– Я все про тебя знаю, – ласково произнесла она. – Я даже знала длину твоего члена – еще до того, как ты разделся.

Андрей озадаченно помолчал.

– И что скажешь? – выдавил он.

– Что? А, ты об этом… Не надо цинизма. Я в медицинском смысле.

– Ну и куда мы едем?

– Только не в Гамбург, – усмехнулась она. – Ко мне, конечно.

– Я не хочу.

– Ой, не будь таким киселем! – капризно протянула Гертруда.

– В носках? – спросил Андрей.

– Что?..

– «Не будь киселем в носках». Ты это хотела сказать? Я все не мог вспомнить, где я твой голос слышал. Тогда, вечером. В кустах.

– Да, это была неудачная попытка, – спокойно сказала Гертруда.

– Меня ведь предупреждали…

– О чем же?

– Что появится незнакомка, и…

– Надеюсь, прекрасная? – вставила она.

– Да. Профессор был прав.

– Спасибо. И что дальше?

– Ничего. – Андрей испытующе посмотрел на Гертруду и невольно залюбовался ее профилем. – Ничего хорошего.

– Тебе удобно? – невпопад спросила она. – Сиденье удобное?

Андрей поворочался – упругие сегменты кресла неизменно оказывались на нужном месте.

– Мне не с чем сравнить.

– Можешь сравнить с пластиковым стулом в Бибиреве-6, – сказала Гертруда. – Ошибается твой профессор. Ничего хорошего у тебя не было раньше.

– А теперь пойдет не жизнь, а сметана, – догадался он. – Я выиграл в лотерею? Не помню, чтобы покупал билеты.

– Билетик тебе родители подарили – в тот момент, когда твой папа в твою маму… все, все, не буду. Я знаю, как трепетно черы относятся к родственникам. Неизвестно, правда, почему. Они вас помнят? Они о вас заботятся?

– Еще раз тронешь моих родственников, и у тебя на носу будет не одна горбинка, а две. Или все-таки одна, но большая.

Гертруда резко остановила машину и, положив локоть на спинку, повернулась к Андрею.

– Ты же культурный человек, гамлетов читаешь… Ты чего такой злой?

– Извини, – тихо сказал он. – У меня Барсик умер.

– Соболезную.

– А ты это умеешь?

– Уметь – не значит демонстрировать, верно? Надо быть менее проницаемым и не рисовать на лице все, что чувствуешь. Это первое, к чему тебе придется привыкнуть. В городе живут по-другому.

– Мне-то что? Я в блоке…

– В блок ты больше не вернешься.

– Это почему же?

– Потому, что ты не чер. Ты никогда не был чером, Белкин.

Автомобиль стоял у самой обочины. В сантиметре от окна качнулась потревоженная ветка, и на капот вспорхнула маленькая птичка с пестрым хвостом. За узкой лесопосадкой с лязгом пронеслась линейка…

Андрей все сидел, оцепенело глядя на переднюю панель. Странно, но радости он не испытывал.

Тридцать два года в окраинных блоках. Тридцать два года – продукты из гуманитарки, одежда из гуманитарки, электричество и вода по лимиту… Вся жизнь за счет государства. Бесплатная, никчемная, напрасная. Жизнь среди черов. Кто же он, если не чер?

– Продолжай про билетик, – попросил Андрей. – Про счастливый.

Гертруда запустила ему пальцы в загривок и поцеловала в щеку.

– Ты когда-нибудь причесываешься?

– Когда стригусь, а что?

– Значит, пора подстричься. Кстати, и переодеться. Не будет же весь город изображать, что не замечает.

Она легонько тронула руль, и машина с заносом вылетела на дорогу.

– Тебя долго искали и очень долго проверяли, – сказала Гертруда. – Так что можешь не сомневаться.

– Я и не сомневаюсь…

– И не удивляешься?

– Учусь быть непроницаемым.

– А-а… Быстро учишься, молодец.

– Сколько же ты получаешь?

– Такие вопросы у нас не задают.

– Урок номер два, да? Понятно, – сказал Андрей. – Нет, мне интересно, сколько все это стоит. Квартира, машина. Платьица всякие красивые. Что надо делать, чтобы так жить? Кем я у вас буду работать? В центре освободилась вакансия дворника?

– Работать ты не будешь, у тебя для этого слишком высокий статус. Работать приходится таким, как я. У кого от двухсот до тысячи баллов.

– Соболезную! – театрально развел руками Андрей. – У меня-то и подавно – семьдесят пять.

– Гораздо больше, – возразила она. – Немногие могут похвастаться таким интеллектом.

Андрей засмотрелся на приближающийся город и не сразу уловил смысл сказанного.

– О чем ты?.. – молвил он, не решаясь повернуться к Гертруде. – У меня семьдесят пять, даже для конвертера маловато.