– Угум… – молвил Иващенко, возвращая карточку. – Прошу вас дать отчет, на каком основании нарушены права гражданина.

– Никита Николаевич, это ты их вызвал? – спросил Белкин.

– Не сходи с ума, Иван Петрович. Их вызвал палач. Не сам, наверное, а через начальство.

– Никита Николаевич! – вмешался Иващенко. – Никакие прошлые заслуги не позволяют вам оскорблять гражданина…

– Гражданина Хрена Моржова, – продолжил Белкин. – Неизвестный задержан за сопротивление правосудию.

– Я не вижу здесь никакого правосудия. Чем вы тут занимаетесь?

– Расследую убийства Тарасова и Павлова.

– Очень хорошо, что расследуете. Задержанный в чем-то подозревается? Почему допрос идет не в участке, а на квартире? – Иващенко, не переставая говорить, подошел к столу и двинул пальцем плоский диск. – Вы предупредили задержанного, что записываете?

– Не предупредили! – мгновенно ответил мужчина. – Меня ни о чем не предупреждали!

– Что же вы, Белкин? Я не пойму, кто из вас двоих преступник?

– У меня есть информация, что здесь готовилось убийство.

– Да-а? – деланно удивился Иващенко. – У вас, у полицейских, всегда найдется какая-нибудь информация. Вот убийцы у вас не находятся, ну никак! А информации – этого у вас навалом. Надеюсь, она задокументирована? Хотелось бы ознакомиться.

Иван Петрович взглянул на профессора – тот лишь скорбно опустил веки.

– Нет, – сказал Белкин. – Она не на бумаге, а в голове.

– Надо же, какая у вас замечательная голова, – с издевкой произнес Иващенко. – Обладает юридической силой! Ну, а санкция? Санкция на допрос? Тоже в голове?!

– Разве это допрос? Так, беседа. Дружеская.

– Дружеская?! Вот уж, не хотелось бы числиться в ваших друзьях, господин дознаватель!

Он жестом велел одному из бойцов снять с мужчины наручники. Второй продолжал водить стволом за Белкиным.

– Неизвестный! – обратился к нему Иващенко. – Как вас там?..

– Соколов. Георгий, – ответил он, массируя онемевшие пальцы.

– Соколов Георгий, вы находитесь под неоспоримой правовой защитой Этического Совета Тотальной Демократической Республики, – без энтузиазма объявил Иващенко. – Любые ваши жалобы, касающиеся данного инцидента, будут рассмотрены во внеочередном порядке. Меры будут приняты незамедлительно.

– Вы же сами все знаете.

– Я должен услышать от вас, гражданин… Соколов, да? Не бойтесь, вы в полной безопасности.

– Я и не боюсь… Электрошок, задержание, обыск, наручники, допрос. На два года наберется, а? – подмигнул он Белкину.

– Не так скоро. – Иващенко достал свой диктофон и демонстративно включил запись. – Еще раз, и подробнее.

Профессор поймал взгляд дознавателя и, извиняясь, развел руками. Тот равнодушно повел подбородком – ничего, выкрутимся.

– Говорите, я жду, – напомнил Иващенко.

– А?.. – Соколов потер затылок возле левого уха и странно посмотрел на Ивана Петровича. – Что говорить-то?

– Все, что перечислили, – ответил Иващенко. – Задержание, допрос и так далее.

– А-а!.. – Он снова почесал за ухом и вполголоса чертыхнулся. – У меня претензий нет.

– Постойте! А электрошок?

– Я пошутил, – бесхитростно ответил мужчина. Все, кто находился в комнате, даже второй стрелок, удивленно повернулись к креслу. Соколов-Моржов сидел, по-детски хлопая ресницами. Он, кажется, понимал, что ведет себя нелепо, но давать показания против Белкина не собирался. Он почему-то передумал. Почесал голову – и тут же передумал.

– Когда мы пришли, на вас были наручники, – сказал Иващенко. – Это противозаконно, и вы…

– Претензий не имею.

– Вас допрашивали без санкции…

– Претензий не имею.

Иващенко тяжко вздохнул.

– Вы желаете что-нибудь сообщить?

– Попросить, – сказал Соколов. – Помогите мне отсюда уйти. Доведите до остановки, дальше я сам.

– Вас здесь удерживают силой?

– Нет, просто эти люди мне неприятны. Но претензий к ним…

– Да, я уже слышал. Что ж, ступайте.

Иващенко дал знак бойцам, и те вымелись в коридор.

– А вы, Белкин, учтите: без последствий все равно не обойдется. Полицейского произвола я не допущу. Не для того меня в Этический Совет выдвигали.

– Я принял к сведению, господин член Совета, – сухо отозвался Иван Петрович.

– Учтите, Белкин! – дурашливо повторил Соколов-Моржов. И при этом посмотрел ему в лицо.

Иван Петрович широко улыбнулся.

Палач тоже улыбнулся, но одними глазами. Его улыбка получилась злее.

– Скотина… – прошипел Белкин, когда они с профессором остались вдвоем. – Клоуном меня обозвал!

– Клоуном?

– Да. Дешевым.

– Этот молодой человек не чер, вот что я вам скажу. В блоках слово «дешевый» не обладает дополнительным значением. У нас нет ни дешевого, ни дорогого. У нас все бесплатное.

– Никита Николаевич, не нужно меня убеждать. Я все вижу. Неужели в этом замешан Совет?

– Сомневаюсь. В противном случае…

Профессор болезненно прищурился и, взявшись за поясницу, присел на кровать.

– Что «в противном случае»? – нетерпеливо спросил Белкин.

– Вероятно, политкорректных маразматиков из Совета используют как слепой щит. Иначе все было бы необратимо. Это был бы тупик. И мы бы не сопротивлялись.

– Продолжай, Никита Николаевич. Раз уж начал.

– Вчера Андрея Белкина подвергли полному контролю. Я знал об этом заранее и успел кое-что…

Под пиджаком у Ивана Петровича отчетливо пискнуло.

– Секундочку…

Он достал микротерминал и, бледнея, выслушал чей-то монолог.

– Есть… – сказал он в конце и убрал цилиндрик. – Начальство требует. Срочно.

Профессор грустно покивал.

– Но я скоро вернусь. Надо же мне узнать, что с этим Белкиным, с однофамильцем моим. Кстати, неглупый парень.

– Неглупый, неглупый… А может, и не надо тебе ничего узнавать… Спасибо, Иван Петрович.

– Не стоит. Мне за это платят.

– Я тебя благодарю не за то, что ты меня спас. Скорее не спас, а еще хуже сделал… За участие спасибо.

Никита Николаевич проводил его до коридора и протянул руку.

– Я вернусь, – пообещал Белкин. – Или пришлю кого-нибудь. А ты пока поберегись.

– Поберегись… – с усмешкой сказал профессор. – В шкафу мне, что ли, прятаться? Там тесно.