– Да держу я, держу!

Дверь скрипнула и плотно вжалась в коробку. Белкин коснулся контактным усиком алюминиевой ручки, и, мысленно помолившись, тронул курок.

Секунд пять снаружи не было слышно ни звука. Потом дверь отпустили, и чья-то голова гулко стукнулась о кафель.

С обзорной площадки Илья ушел не сразу. Потеряв сначала Вадика, а вскоре и Андрея, он хотел спуститься вниз, но передумал и решил посмотреть на салют – когда еще удастся!

Хвостатые звезды, словно всплывая из омута, втыкались в темнеющее небо и разбухали разными, на любой вкус, букетами. На башне выключили свет, и огненные блестки, пролетая мимо окон, отражались в лицах желтым и голубым.

Каждый залп сопровождался криками «ура!», и Илья с внезапным раздражением подумал, что со времен первых китайских фейерверков вряд ли что-то изменилось.

Незадолго до конца представления он протиснулся к центру площадки и зашел в пустой лифт. Самые предусмотрительные последовали его примеру, большинство же осталось в зале, чтобы через несколько минут устроить свалку и в переполненных кабинах отдавить друг другу ноги.

Когда Илья оказался на улице, техники уже начали разбирать пусковые установки. Короткие квадратные фургоны с эмблемами Дня Единения Народов подъезжали к площади и выстраивались в четыре колонны.

Илья прошел вдоль вереницы одинаковых грузовиков и, остановившись у торговых автоматов, нажал кнопку на своем браслете. Затем поднял руку и, изобразив задумчивое ковыряние в ухе, сказал:

– Царапин вызывает.

– Секунду, Царапин, – отозвалось в черепе. – Связь не прерывать. Жди.

– Хорошо, жду.

– И не трепись, – велел голос. – Стой молча!

Кожу на затылке защекотало, но почесаться Илья не решился – кругом были люди.

Колонны раскрашенных фургонов постепенно сдвигались вперед. Когда с Ильей поравнялась очередная машина, он не обратил на нее внимания – разве что ход у нее был полегче, без вибрации и гула.

Внезапно три буквы в слове «Единения» выделились из ряда и скользнули вверх. В черном проеме появились руки и медленно, как во сне, взяли Илью за шкирку.

Спустя мгновение он оказался внутри. В кузове было темно – как раз настолько, чтобы не увидеть лиц двоих сидевших там мужчин. Илье надавили на плечи, и он волей-неволей опустился на жесткую скамейку – попутно соображая, что за спиной тоже кто-то есть.

– Докладывай, – сказал голос.

Впервые за эти годы Илья слышал его не через вшитый за ухо динамик, а естественным образом – самими ушами, причем двумя.

– Я их передал, – молвил Илья.

– Это и так ясно. Кто второй?

– Вадик, я говорил уже. Он просто сосед. Увязался, куда ж его денешь…

– Просто? Уверен?

– Конечно. Псих обычный. Шваль. Мусор, а не человек. Он, понимаете…

– Достаточно, – прервали Илью. – Художника мы сами прощупаем, без тебя.

– Художника?..

– Да, Царапин, чера Вадима Ветрова. Художника. Спасибо за сотрудничество…

Голос закончил, хотя, судя по интонации, он хотел добавить что-то еще.

«Спасибо за сотрудничество, но…» – представил себе Илья и оцепенел в ожидании. Либо удар, либо инъекция, но обязательно – сзади. Там еще двое, с крепкими руками. С крепкими и цепкими. Прямо стихи…

В нависшей тишине было слышно, как загомонили на улице – мимо фургона брела толпа из смотровой башни. Люди делились впечатлениями и что-то выкрикивали – скорее по инерции, чем от веселья. Кто-то пробарабанил по стенке нехитрый ритмический рисунок: «та-та-тратата».

Илья вздрогнул.

– Ой, забыл! – выпалил он.

– Тише. Что забыл?

– Вчера вечером… Виноват, закрутился. Надо было сообщить, а я… Этого Эйнштейна…

– Следы оставил?

– Я? Нет. Я до него вообще не добрался.

– Что ты сказал? До Эйнштейна? Ты не добрался?!

– Там у двери дознаватель стоял. По-моему, не случайно. Белкин его фамилия. Как у объекта. А зовут… не то Иван Иваныч, не то Петр Петрович.

– Царапин, ты ничего не путаешь?

– Как это, интересно?

– А вот так. Акция по Эйнштейну прошла успешно. На твой счет переведены еще десять тысяч.

– Кстати, нельзя ли часть денег…

– Нельзя. Пока ты в легенде – нельзя. Насчет Эйнштейна…

– Не убивал я его! – взмолился Илья.

– Ясно. С этим тоже разберемся. Как, говоришь? Белкин? Дознаватель из управы?

– Если жетон не фальшивый… да нет, не фальшивый. Я их столько перевидал… И вел он себя уверенно. Это самое главное. Как хозяин себя вел. Белкин, да. То ли Иван Иваныч, то ли…

– Достаточно. Значит, ты остаешься. Еще немного поработаешь.

Илью качнуло в сторону. Загудели, сливаясь в унисон, сотни скатов – фургон двигался в колонне. Спустя десять минут машина начала разгоняться – похоже, водитель покинул строй и свернул на свободную улицу.

– Мне нужны деньги, – снова сказал Илья. – Немного, на карманные расходы. Ботинки человеческие купить.

– Тебе за ботинки три месяца пахать положено. Получишь в гуманитарной лавке и будешь ходить, как все ходят. А сейчас… держи.

В темноте Илья разглядел протянутую руку и на ощупь взялся – это было горлышко. По весу – литр.

– Желательно без эксцессов, – предупредил голос. – На два подхода разделить сможешь? Или половину на дорогу вылить?

– Не мальчик, – огрызнулся Илья. – А деньги? Мне за проезд заплатить нечем.

– Даром довезут.

Машина резко затормозила, и в стене открылась панель. Сквозь узкий прямоугольник в кузов влился слепой лунный свет. Илья увидел самого себя и бутылку; все, что было вокруг, стало еще более черным.

– Вон там объездная, – сказали ему из мрака. – На той стороне автобусная остановка. Сам знаешь.

Илья спрыгнул на землю и пошел к переходу. Поднявшись по крутой лестнице, он обернулся. Фургон уже исчез за деревьями. По объездному кольцу проносились редкие автомобили, но смотреть на них было скучно.

Он с треском открутил пробку и, сделав большой глоток, поднес этикетку к глазам. «Праздничная особая».

Что в сегодняшнем празднике было особенного, Илья не понимал. Ну, отработал для «неотложки» еще двух черов. Один – замечательный художник, второй… просто человек. Хороший. За неубитого Эйнштейна – десять тысяч, за этих двоих – литр водки. Что особенного? Ничего.

Илья глотнул еще и, завинтив крышку, направился к остановке.