Постепенно боль и в самом деле отошла от сердца, Заруцкийсмог не только беситься от бессилия, но и трезво размышлять. Было у него такоесвойство – не лапки кверху перед неприятной неожиданностью вздергивать, арассчитывать, как обратить ее себе на пользу. Ведь не зря же выдался в егожизни нынешний денечек, не зря Димитрий (Гриня! Юшка! Гришка Отрепьев!) бросилему свою любовницу, словно полушку – нищему, кусок – голодному. Не зря…

– Ладно тебе, Манюня, – сказал как могласково. – Что толку слезы лить? Скоро потопнем в твоих слезах. Давайлучше думать, как твое дело сладить. Ты мне поможешь – а я тебе помогу.Расскажи-ка толком, что делает наш государь для того, чтобы Марину Юрьевну ксебе залучить.

Манюня оказалась девка сообразительная. Она поняла, что отслез мало проку, а вот если поведать этому странному гостю то, что он хочет знать,прок может выйти для них обоих. Поэтому вскорости Заруцкий сделался сведом, чтоГриня, Димитрий сиречь, состоит в переписке с паном Мнишком, сосланным вместе сдочерью в Ярославль; что посредничает в сей переписке не кто иной, как самФиларет Романов (так вот где собака зарыта, мысленно кивнул себе Заруцкий, таквот отчего митрополит Ростовский спешно отшатнулся от Шуйского!); что Мнишеклибо искренне верит, будто зять его спасся в ночь мятежа, либо очень искусноделает такой вид; что воевода сендомирский на все готов, лишь бы воротитьутраченные богатства и потерянное положение, а также сквитаться с Шуйским заперенесенное унижение и поругание польского гонора. Так что в благорасположенииМнишка Гриня совершенно уверен. А вот что касаемо самой Марины… Ее строгогонрава, ее нежелания связать свою судьбу с явным самозванцем очень опасаются.Настолько, что Мнишек Христом Богом молит Романова и самого Гриню придуматьспособ, как повлиять на дочку и убедить ее прекратить строптивиться. Но покапути к тому не найдено, ибо ничему, кроме как своим глазам, Марина Юрьевнаверить отказывается.

Но сейчас главная забота – заставить ее уверовать, чтоДимитрий жив и ждет воссоединения с ней. Когда она встретится с «мужем», делопойдет легче!

«Ой ли? – усмехнулся про себя Заруцкий. – Как быне так! Ну да ладно, это мы еще поглядим, как оно станется. А пока… пока и всамом деле надо этому Грине пособить в его заботе. Не дай Бог, решится МаринаЮрьевна в Польшу податься… Нет, мы иначе ладить станем!»

– Слышь, Манюня… Ты какую-нибудь бабку надежную знаешь?Ну, ворожейку, знахарку?

– А тебе на что? – вопросом на вопрос ответиладевка. – Приворот-траву кому хочешь дать? Бородавку свести потребно илиячмень заговорить? Иль у любушки тайно роды принять? Так ты меня попроси, я исама, без всякой бабки, исполню все справно.

– Может, ты и ворожить умеешь? – усмехнулсяЗаруцкий.

– А чего ж? – с проблеском задора в голосеотозвалась Манюня. – Хочешь – бобы разведу, хочешь, руку погляжу твою,хочешь – еще иначе поворожу. На птичий крик, на голубиное сердце, на разводымолочные, на яйцо… Сны разгадываю, тайные мысли вызнаю. Эх, вот был случай двагода тому назад в Смоленске! Мы с Гриней туда пришли, когда прознали, что поездМарины Юрьевны там остановится. Гриня от злости места себе не находил, чтодругой вот-вот на царство взойдет. Хотел он подобраться к самозванцу, да несмог, берегли того очень. Ну, думает, я его невесту изведу – тогда все полякисамозваного Димитрия бросят, а то и прирежут со злости. Я пошла Марине Юрьевневорожить, а Гриня тем временем дом поджег. Беда, заметил его мальчишка-паж,Гриня его потом крепко по голове поленом приложил, да оплошал – не до смертиубил. Мальчишка поднял тревогу, пожар потушили, Гриня чудом ушел, а менясхватили, и кончилась бы наутро моя жизнь, да Гриня прорыл подкоп в сарай, гдеменя держали, помог уйти. Тогда он меня любил, жале-ел… – снова завела причетМанюня, и тут уж погруженный в свои думы Заруцкий не стал ей мешать. Шут с ней,пускай выплачется.

Так вот оно как было… Вместе с другими приближенными кпервому Димитрию людьми Заруцкий, конечно, слышал о поджоге дворца, в которомостановилась в Смоленске царская невеста. Слышал и о том, что за случившеесяявно был наказан человек случайный, а истинные виновники от кары ускользнули.Правда, все поляки как один молчали о том, каким образом знахарке удалосьпроскользнуть к панне Марианне. Ну вот теперь Заруцкий узнал, каким. С помощьюбабских бредней. Гадали небось на венценосного жениха… И, видать, Манюня всамом деле хорошая гадалка, коли заморочила голову государевой невесте. Идевка, значит, сведома обо всех тайнах Марининой души. Это любо…

Любо-то оно, конечно, любо, однако и Марина, получается,может с одного взгляда Манюню узнать? Ну что ж, ей придется перерядиться втакую дряхлую старуху, что никто не различит в ней крепкогрудой молодайки. Иможно устроить так, чтобы о Манюне в Ярославле уже пошла слава как о знающейворожейке. И еще надо, чтобы Мнишек хорошенько подготовил свою дочь, убедил: унее нет бо?льшей нужды, как повстречаться с ворожейкой!

Но для начала придется уговорить Манюню. Ведь первой фигуройв задуманном лицедействе станет она. И ежели Манюня не захочет убедить Марину,то пиши пропало.

Как же убедить Манюню? Какую стежку найти к ее сердцу?

Да самую прямую! Ведь прямая дорога всегда короче окольной!

– Слушай, – приобнял Заруцкий тихо всхлипывающую(то ли устала рыдать, то ли запас слез был не бесконечен) девку. – Слушайменя…

Он быстро, коротко изложил ей свою задумку и спросил:

– Как думаешь, смогла бы сие сладить?

– Раз плюнуть, – еще более коротко и быстроответствовала Манюня. – Да только на что мне радеть о той еретичке?

– А ты не о ней радеть станешь, – хитро прищурилсяЗаруцкий. – Не о ней, а о себе.

– Это как же? – озадачилась девка. – Ведьежели Марина Юрьевна к моему Грине ненаглядному приедет…

«Ежели Марина Юрьевна твоего Гриню ненаглядного узрит, онаубежит от него, будто черт от ладана!» – чуть не ляпнул Заруцкий, но вовремяпоймал неосторожное словцо и сказал так:

– Как только Марина Юрьевна поймет, что перед ней не еесупруг, она захочет от него прочь уехать. И Гриня твой ее удержать не сможет,потому что тут я против него выйду.

– Зачем? – удивилась Манюня.

– Да чтобы Марина ему не досталась! – бухнулЗаруцкий.

Манюня хоть и была девка востра, но, видать, привыкла всюжизнь окольными путями ходить и на прямой дорожке враз заплуталась. Спросила снедоумением:

– Не ему? А кому ж она тогда достанется?

– Кому, кому… – пробурчал Иван Мартынович. – Комуж иному, как не мне?