– Тише, моя маленькая девочка, не надо плакать. Всебудет хорошо, поверьте мне! Теперь все будет хорошо.

В это самое время ведьма спустилась по лестнице, вышла на крыльцои через пролом в заборе пробралась в соседний двор, где стоял дом воеводысендомирского. Кто-то из мелких шляхтичей, без толку слонявшихся по двору,попытался преградить ей путь, однако Мнишек, карауливший у окна, выглянул икрепко облаял чрезмерно ретивого панка. Ведьма беспрепятственно прошла в дом ивскоре оказалась в комнате, где ждал ее пан Юрий.

– Ну? – задыхаясь от нетерпения, воскликнулон. – Ну, как?!

– Твоя дочь очень хитра, – ответила ведьма. –Ее старшая подруга еще хитрее. Однако я хитрее их обеих, вместе взятых. Тебе нео чем тревожиться. Теперь она будет жить ожиданием вестей от своего супруга ивыполнит все, что он пожелает.

Если бы Марина и Барбара услышали ее, они были бы пораженыне только словами ведьмы, но и голосом. Исчезли взвизгивания, исчезла ихрипотца. Голос у ведьмы оказался чистым, глубоким, молодым. Да и держаласьстаруха по-молодому прямо.

– Ты не только хитрая, но и очень храбраядевчонка, – пробормотал воевода, с любопытством глядя на ведьму, котораятем временем развязала платок и сбросила его с головы… вместе с седыми космами.Оказалось, что она обладает толстой соломенной косой. Потом ведьма достала изскладок своего безобразного рубища отшлифованную медную пластинку и, глядясь внее, принялась снимать с зубов смоляные нашлепки, превращавшие ее рот вбезобразный, беззубый провал.

Послав пану Юрию ослепительную улыбку, ведьма подолом утерлалицо, после чего исчезли грязь, смуглота и седые клочковатые брови – приметызамшелой старухи. Теперь она была бела да румяна, а глаза – большие, чутьнавыкате – оказались зелеными, словно крыжовник.

При виде этих глаз воевода не выдержал. Издав странноесопение, он шагнул вперед, облапил ведьму и привлек к себе.

Она не вырывалась – просто уперлась в его грудь обеимируками и стояла так, чуть откинувшись и призывно глядя в алчно прищуренныеглаза воеводы.

– Моя птаха… ягода-малина… Годзик полни! Урода! [25] –забормотал пан Юрий, путая русские и польские слова и пытаясь притянуть девушкук себе как можно ближе.

Однако в ту минуту, как его выпяченные для поцелуя губы ужеприблизились к свежим губам «полни годзика», ведьма резко качнулась назад,потом вниз – и в руках воеводы осталось только ее черное рубище. Сама же она,одетая в простенькую рубаху с длинными рукавами, завязанными у запястий, исарафан из серпянки [26], стала поодаль, подбоченясь и выпятив тугую грудь.

Да, если бы сейчас здесь оказались Марина и Барбара,необычайная проницательность ярославской ведьмы стала бы им очевидна. Хитростив ее проницательности не было никакой – впрочем, и волшебная сила была тут нипри чем. Ведь это была та самая смоленская знахарка, которая когда-то нагналана них такого страху и которая стала причиной гибели бедного пана ТадекаЖелякачского!

– С ума сошел ты, пан! – дерзко сказалаона. – Лапаешь девку почем зря, а кличешь ее уродиной. Скажи спасибо, чтоне дала тебе хорошую оплеуху за такое поношение!

– Да я тебя красавицей назвал! – в отчаяниипотянулся к ней Мнишек, однако ведьма ускользнула в другой угол комнаты ипогрозила пальцем:

– Врешь! Я сама слышала: тоща, мол, ты, аки гвоздь, а слица уродина.

И девушка захохотала, открыто потешаясь над распаленнымпаном.

– Чертова кукла! – тот наконец-то понял, что надним издеваются, что не отведать ему этой дикой, недоброй красоты. – Жаль,что ушла ты из моих рук тогда, в Смоленске! Надо было пристрелить тебя, а потомосиновый кол в сердце вбить, чтоб ты никогда не встала из могилы, не морочилаголову добрым людям!

– Да уж, пан, это как водится: не поспел догнать налихих – на клячах уж точно не догонишь! – хохотнула ведьма. – Всенадо делать вовремя. Да ты не кручинься. Вбил бы мне кол в сердце – кто бтеперь голову твоей дочери морочил, а? Вот и выходит, что все вершится клучшему, как говорят хитрецы-мудрецы. А теперь давай письмо. Дело я своесделала, мешкать недосуг: пора мне возвращаться к моему государю. Эй,эй! – прикрикнула ведьма на воеводу, который вновь сделал попытку облапитьее стройный стан. – Руки при себе знай держи, не то напущу на тебя такуюпочесуху, что спасенья знать не будешь. На руки почесуху, а на что другое –невстаниху… – присовокупила она с ехидной ухмылкою.

Воевода поспешно отдернул от нее свои короткие толстыепальцы и с тяжким вздохом, означающим признание полного поражения, вынул из-запазухи запечатанную бумагу:

– Вот. Да смотри не потеряй, не то угодит сие письмо клюдям Шуйского – и не миновать нам с тобой петли либо плахи.

– Ты о себе думай, мой уродзиви межчина [27], –хихикнула ведьма. – А обо мне не беспокойся! Ушла из Смоленска – уйду и изЯрославля. Прощай, пане ляше. До видзенья [28] в Тушине!

С этими словами она подхватила с полу свои черные лохмотья,накрылась ими с головой, сгорбилась, мигом уменьшившись в росте чуть ли недвое, и неслышно выметнулась из комнаты. Словно мрачная птица вылетела!

– Ч-чер-ртовка! – с чувством прошипел пан Юрий,осеняя крестным знамением не только себя, но и углы комнаты, а потом, дляпущего обережения, целуя нательный крест. – Вот же бесова дочь… – Но тутже его пухлые губы тронула мечтательная ухмылка: – Как говорят эти кацапы,хороша Маша, да не наша. А жаль!

– Пожалуй, батюшка, – поклонился человек,приведший Заруцкого в отведенный тому дом. – Спи спокойно, храни тебя Бог.

– Спасибо на добром слове, – буркнул атаман, ловкохватая за воротник слугу, который уже вознамерился улизнуть. – А ну,отвори дверь да первым войди.