– Но моя мать…

– С ней будет все в порядке.

– У меня есть обязательства.

– Только перед самим собой. Ты никому ничего не должен. Но если не перестанешь пренебрегать своими талантами и желаниями, то потеряешь себя. А однажды потеряв, ничего уже не вернешь.

Наконец Филип поднял голову и прямо посмотрел в глаза другу. Он ничего не сказал Джозефу, лишь еле заметно кивнул, а затем повернулся и зашагал к дому.

Джозеф долго еще стоял на лужайке, раздумывая, кому он только что прочел лекцию – своему другу или самому себе?

Если чаепитие в пять пополудни оказалось приятным и естественным событием, то ужин по своей церемонности был подобен балету. Вначале все собрались в отделанной деревянными панелями гостиной, чтобы выпить хереса из граненых хрустальных рюмок. Более одной рюмки считалось бы предосудительным даже в столь беспутном обществе, как это. Когда наследные принц и принцесса вошли, мужчины чинно поклонились, а дамы присели в глубоком реверансе. Затем все снова разошлись.

Констанс остро чувствовала близкое присутствие Джозефа. Из всех мужчин она выделяла его и, возможно, принца Уэльского. Когда все собрались вокруг принца, Филип, подчеркнуто молчаливый, остался в стороне. Констанс даже встревожилась, не заболел ли он, такой отстраненный был у него вид. Но от нее не ускользнуло и то, что он почти не сводил глаз с Виолы Рэтботтом.

– Мисс Ллойд… – Джозеф, улыбаясь, подошел к ней.

Он выглядел очень изысканно в своем парадном фраке. Волосы были зачесаны назад. Констанс впервые видела его так элегантно причесанным, и нашла на редкость красивым.

– Мистер Смит, – в свою очередь, приветствовала его Констанс, и тоже не смогла удержаться от улыбки.

– Вы так сегодня красивы, Констанс. – Он сказал это очень серьезно и так тихо, что только она могла его услышать.

На мгновение Констанс закрыла глаза.

– Спасибо, – прошептала она.

Ее платье из переливающегося серебристого шелка было не хуже, чем у других дам. И за это она мысленно поблагодарила герцогиню, заставлявшую, ее часами стоять, неподвижно на примерках. Все это оправдалось. Она, Констанс, показалась ему красивой.

– Мисс Ллойд? – Она услышала уже другой голос и, открыв глаза, увидела перед собой полное лицо принца Уэльского.

– Ваше высочество. – Констанс присела в поклоне, стараясь не опрокинуть на платье рюмку с вином.

– Надеюсь, я не разбудил вас, мисс Ллойд. – сказал принц и лукаво подмигнул ей. – Рад видеть и вас, Смит, старина.

– Ваше высочество, я бесконечно рад. – Джозеф поклонился, но не так подобострастно, как многие другие, и, конечно, не так, как Филип.

– Вы нашли нужную вам книгу? – Принц обращался к Джозефу, а смотрел на Констанс.

Какой приятный, общительный человек, подумала девушка, глядя на лицо принца. Конечно, он не красавец: глаза навыкате, круглое лицо, жидковатые бакенбарды, ни малейшего намека на талию. Голос у него был необычным, почти горловым. Букву «р» он произносил раскатисто, по-тевтонски, а не по-английски, хотя родился, разумеется, в Англии. Его отец, принц Альберт, был немцем. Сам принц в детстве и отрочестве был изолирован от своих английских сверстников, и ему было запрещено играть с ними.

– Я нашел книгу, сэр. – На этот раз Джозеф не сказал «ваше высочество», и на мгновение Констанс испугалась, что он будет за это наказан.

Но принц не обратил на это внимания.

– Прекрасно, Смит, рад это слышать. – Затем принц опять обратился к Констанс: – Мисс Ллойд, как вам у нас нравится?

– Здесь все замечательно, ваше высочество. – Краем глаза Констанс видела, что Филип смотрит на них, но, вместо того, чтобы подойти к ней – в конце концов, она разговаривала с его высочеством, – Филип подошел к Виоле, которая стояла у камина.

– Я искренне рад слышать это, мисс Ллойд. Моя жена сказала мне, что ей удалось достать для вас какие-то особенные цветы. Это так?

– Да, ваше высочество. – Констанс улыбнулась и получила в ответ улыбку. – Это был такой приятный сюрприз. Я давно не наслаждалась запахом этих цветов моего детства.

Лакей в ливрее остановился посреди гостиной и, ударив в гонг, провозгласил:

– Ваше высочество, дамы и господа, ужин подан.

– Что ж, – промолвил принц. – Позвольте? – Он подставил ей локоть.

Констанс не сразу поняла, что следует делать, хотя принц просто изъявил желание повести ее к столу.

Они открыли шествие. За ними последовали другие пары строго по рангу. Констанс, не выдержав, усмехнулась.

– Что вас так рассмешило, мисс Ллойд? – спросил принц, наклонившись к ней.

– Признаться, ваше высочество, я не посмею сказать вам о том, что мне вдруг пришло в голову. Это недостойно ваших ушей.

– О, тем более скажите! Я буду ужасно разочарован, если вы немедленно не скажете мне, что вас рассмешило.

– Это приказ?

– Несомненно. Под страхом наказания… Это что-нибудь нехорошее?

– В таком случае я вам скажу, ваше высочество. Я нахожу чрезвычайно забавным, что именно я рядом с вами возглавляю шествие таких высоких и важных особ.

– И это все? – Принц был явно разочарован.

– Не совсем все, ваше высочество. Я подумала, что, как гувернантка, в последний раз я входила во главе большой толпы только в детскую.

– Что ж, надеюсь, мы окажемся более воспитанной толпой, мисс Ллойд.

В это время один из джентльменов, оступившись, задел громогласный гонг, который со звоном ударился о мраморный столик.

– Я бы, ваше высочество, не поручилась за это, – тихо промолвила Констанс.

Только она произнесла это, как принц, остановившись на пороге огромной столовой, откинул голову назад и громко, от души расхохотался.

Никто не слышал, что сказала принцу Констанс. Недоумение и безмолвный вопрос в глазах всех так и остались без ответа, но все поняли, что принц, бесспорно, доволен обществом своей дамы. Лишь один человек понимающе улыбнулся. Это был валлиец Джозеф Смит.

Первая половина ужина прошла в беспрерывной смене серебряных блюд. Середину стола украшал огромный многоярусный канделябр с десятками горящих свечей, от которого все сверкало – начиная от стекла и кончая деревом. Он был уродлив и напоминал некое мифологическое чудовище, возникающее из водных пучин. Кроме того, он загромождал стол настолько, что тех, кто сидел на другой его половине, не было видно. Тема океана была ярко выражена в первых поданных блюдах: рыба во всех видах. Ее стеклянные глаза невольно повторяли застывшие взоры многих из тех, кто собирался ее распробовать. Блюдо за блюдом сменялись столь молниеносно, что поспевать за ними было выше человеческой возможности.