Человек в комбинезоне взглянул на него вопросительно. Марккивнул и заставил себя улыбнуться. Затем на лицо его опустилась маска. Маркприжал ее руками и глубоко вдохнул в себя темноту.

Первое, что он увидел, очнувшись, это черное марсианскоенебо над куполом, закрывающем Уайтхед-Сити. Была ночь, и звезды, высыпавшие нанебе, сияли с удивительной яркостью, никогда не виданной на Земле.

Потом он услышал какие-то беспорядочные крики, бормотание ичерез секунду пронзительный визг. «О боже, это Мерилис!» – пронеслось у него вголове, и, борясь с накатывающимися волнами головокружения, Марк поднялся скушетки.

Снова закричали, и он увидел бегущих в их сторонусотрудников джонт-службы в красных комбинезонах. Мерилис, шатаясь и указываякуда-то рукой, двинулась к нему. Потом снова вскрикнула и упала без сознания.

Но Марк уже понял, куда она указывает. Он увидел. В глазахРикки он заметил тогда не испуг, а именно возбуждение. Ему следовало быдогадаться, ему надо было догадаться! Ведь он знал Рикки, знал его затаенностьи любопытство. Ведь это его сын, его милый мальчик, его Рикки – Рикки, которыйне знал страха.

До этого момента.

На соседней с Рикки кушетке лежала Патти и, к счастью, ещеспала. То, что было его сыном, дергалось и извивалось рядом – двенадцатилетниймальчишка со снежно-белой головой и невероятно старыми тусклыми глазами,приобретшими болезненно-желтый цвет. Существо старше чем само время, рядящеесяпод двенадцатилетнего мальчишку. Оно подпрыгивало и дергалось словно в каком-тожутком, мерзком приступе веселья, потом засмеялось скрипучим, сатанинскимсмехом. Сотрудники джонт-службы не решались подойти к тому, что они видели.

Ноги старика-младенца судорожно сгибались и дрожали. Руки,похожие на высохшие хищные лапы, заламывались и плясали в воздухе, потом онивдруг опустились и вцепились в лицо того существа, которое еще недавно звалиРикки.

– Дольше, чем ты думаешь, отец! – проскрежетало оно. –Дольше чем ты думаешь! Я задержал дыхание, когда мне дали маску! Я притворилсяспящим! Хотел увидеть! И увидел! Я увидел! Дольше, чем ты думаешь!

С визгами и хрипами оно неожиданно впилось пальцами себе вглаза, Потекла кровь, и зал превратился в испуганный, кричащий обезьянник.

– Дольше, чем ты думаешь, отец! Я видел! Видел! Долгийджонт! Дольше, чем ты думаешь! Дольше, чем ты можешь себе представить! Намногодольше! О, папа!

Оно выкрикивало еще что-то, но джонт-служащие наконецопомнились и быстро повезли из зала кушетку с кричащим существом, пытающимсявыцарапать себе глаза – глаза, которые видели немыслимое на протяжениивечности. Существо говорило что-то еще, всхлипывало, затем закричало, но МаркОутс этого уже не слышал, потому что закричал сам.

– Вон едет эта Тодд, – сказал я.

Хомер Бакленд проводил взглядом небольшой «Ягуар» и кивнул.Женщина за рулем помахала рукой в знак приветствия. Хомер еще раз кивнул ей вответ своей большой лохматой головой, но не поднял руки для выражения ответныхдружеских чувств. Семья Тоддов владела большим летним домом на озере Касл, иХомер уже давным-давно был ими нанят сторожем этого дома. Мне казалось, что онневзлюбил вторую жену У орта Тодда столь же сильно, как ему ранее нравиласьФелия Тодд – первая жена хозяина дома.

Это было как раз два года тому назад. Мы сидели на скамейкеперед магазином Белла, и я наслаждался апельсиновой шипучкой. У Хомера в рукахбыл стакан простой минеральной. Стоял октябрь – самое мирное времечко для КаслРока. Отдыхающие по-прежнему приезжали на уик-энды на озеро, но их становилосьвсе меньше, и была просто благодать по сравнению с тем жаркими летнимиденьками, когда пляжи ломились от тысяч и тысяч приезжих отовсюду, вносивших ви без того накаленную атмосферу свои собственные и весьма агрессивные нотки. Асейчас был тот благословенный месяц, когда летних отдыхающих уже не было, а длявыкладывающих большие денежки за свои причуды пришельцев-охотников с ихогромными ружьями и столь же огромными палаточными лагерями еще не насталисроки прибытия в городок.

Урожай почти везде был уже снят. Ночи стояли прохладные,самые лучшие для крепкого сна, а потому таким стариканам как мне было ещепросто рано и не на что особенно жаловаться. В октябре небо над озеромзаполнено облаками, медленно проплывающими где-то вверху подобно огромным белымптицам. Меня всегда удивляло, почему они кажутся столь плоскими внизу, у своегооснования, и почему они там выглядят чуть сероватыми, словно тень заката. Мнеэто нравилось, так же как и то, что я могу просто любоваться отблесками солнечнымлучей на воде и не думать при этом о каких-то жалких и никому не нужныхминутах. Только в октябре и только здесь, на скамейке перед магазином Белла,откуда открывается столь чудный вид на озеро, мне иногда даже приходит в головусожаление, что я не курильщик.

– Она не водит столь быстро, как Фелия, – сказал Хомер. – Явсегда удивлялся, как же это так здорово удавалось женщине с таким старомоднымименем.

Летние отдыхающие наподобие Тоддов никогда особо неинтересовали постоянных жителей небольших городков в Мэне, а уж тем более в тойстепени, какую они самонадеянно себе приписывают. Старожилы-резидентыпредпочитают смаковать собственные любовные истории и ссоры, скандалы и слухи.Когда тот предприниматель-текстильщик на Амсбери застрелился, Эстонии Корбриджпришлось подождать добрую неделю, пока ее пригласили на ленч, чтобы послушать,как же ей удалось наткнуться на несчастного самоубийцу, все еще державшегоревольвер с окостеневшей руке. Но зато о своем земляке Джо Кэмбере, которогозагрыз собственный пес, местные старожилы не переставали судачить на все лады идо и после этого случая.

Ну да не в этом дело. Просто мы и они бежим по разнымдорожкам. Летние приезжие подобны вольным скакунам или иноходцам. В то времякак все мы, выполняющие годами изо дня в день, из недели в неделю свою работуздесь, являемся тяжеловозами или другими рабочими лошадками. И все жеисчезновение в 1973 году Офелии Тодд вызвало немалый интерес среди местныхжителей. Офелия была не просто обворожительно прекрасной женщиной, но и темчеловеком, который сделал немало хорошего для нашего городка. Она выбиваладеньги для библиотеки Слоэна, помогала восстановить памятник погибшим в войнахи участвовала во многих подобного рода делах. Но ведь все летние отдыхающиелюбят саму идею «выбивать деньги». Вы только упомяните о ней – и их глазазагорятся ярким блеском, а руки начнут искать, за что бы зацепиться. Они тут жесоздадут комитет и выберут секретаря, чтобы не забыть повестку дня. Они этострашно любят. Но как только вы скажете «время» (где-нибудь на шумном людномсборище, являющемся каким-то диковинным гибридом вечеринки с коктейлями исобрания комитета), – вы тут же лишитесь удачи. Время – это то, чего никак немогут и не должны терять приезжающие на лето. Они лелеют его, и если бы онисмогли запечатать его в какие-нибудь банки-склянки, то наверняка бы попыталисьзаконсервировать эту самую большую ценность в своей жизни. Но Фелии Тодд,видимо, нравилось тратить время, – работая за стойкой библиотеки столь же рьянои прилежно, как и при выбивании денег для нее. Когда нужно было перебратьфундамент и смазать машинным маслом все внутренние металлические конструкциипамятника погибшим, Фелия была в самой гуще, среди женщин, потерявших сыновей втрех кровопролитных последних войнах, такая же, как и все, с запрятанными подкосынку полосами и в рабочем комбинезоне. А когда местных ребятишек нужно былодоставить к месту летних заплывов, караван машин с детьми вниз по Лэндинг-роуднеизменно возглавлял сверкающий пикап Уорта Тодда, за рулем которого восседалаФелия. Хорошая женщина. Хотя и не местная, но хорошая женщина. И когда онавдруг исчезла, это вызвало внимание. Не печаль, конечно, поскольку чье-тоисчезновение – это еще не чья-то смерть. Это не похоже на то, что вы вдругчто-то ненароком отрубили ножом для разделки мяса. Куда больше оно походило нато, словно вы тормозите столь медленно, что еще долго не уверены, что наконецостановились.