Необузданная энергия так и рвалась, и монах беспричинно выплеснул распиравшую грудь молодость в веселом и бессмысленном крике:

— А — а–а! — неслось среди гор.

— Успокойся, мир очень хрупок.

Монах сразу послушался, но было видно, что не понимал меня.

Эхо металось в ущельях, возвращалось, многократно повторяясь, и добилось своего: с соседней горы, с рокотом, поползла лавина.

«Да, все кругом так хрупко… Один окрик родит зверя — лавину, ненависть — войну… Планета легкоранима, весьма просто ее убить».

— Простите, я понял ошибку, учитель.

— Видишь, как все хрупко? Неосторожно зацепишь прекрасную хрустальную вазу — разлетится никому ненужными стеклышками по полу. Так же нежен и наш Мир. Береги его, сынок.

«Навряд ли понял, но хоть что-то запомнит… Ты и не представляешь, малыш, как легко все выходит из равновесия. Но этим можно извлекать пользу. Вот, как раз, туча проливается дождем. Сейчас к нам прилетит. Рассею тучу, зачем мокнуть? Небольшое усилие, чуть-чуть послать энергии — ворвался в ущелье ветер, разорвал в клочья дождевую тучу».

— Смотрите, учитель, всего лишь ветер, а рассеял огромную черную тучу.

— Умелые, пусть и слабые, усилия творят чудеса. К примеру: грозную тучу рассеял простой ветер, его родило что-то еще более слабое и так по цепочке все может начаться с совсем слабой, не воспринимаемой на ощупь или глазами, мысли.

— Мысль способна разогнать тучу? — удивился монах.

— Туча — ничто. Даже зло и добро… все, все в ее власти.

— А вы, учитель, все можете?

— Конечно, нет, каждому делу надо учиться, а на все науки жизни не хватит. Все может только Бог.

— А тучу разогнать?

— Только ту, где взаимосвязи выстроились по принципу домино. Одна «костяшка» сбивает вторую, а та — следующую, и так, пока последняя не ударит в конечную цель.

— Наверно очень сложно увидеть эту цепочку?

— Не просто, но еще сложнее опрокинуть первую костяшку, привести природный механизм в действие.

— И что, к примеру, надо сделать? — назойливо теребил вопросами монах.

— Разогреть, остудить, сдвинуть…

— О, это просто, — крикнул монах.

Он подбежал к костру, достал из него головешку и бросил в лужицу, а в костер бросил камень.

— Вот? — гордо указал на свои дела монах. — Переместил, разогрел и остудил.

— Все верно, — согласился я. — Но делать это надо так. Удивленный монах шмякнулся на землю, когда головешка и камень, казалось, сами собой проделали обратный путь.

— Родить лавину можно простым эхо, но направить ветер на тучу сложнее.

— Научите, учитель? — с мольбой в голосе, просил юный монах.

— Зачем тебе это? Ведь ты пришел в монастырь за мудростью, да?

— Да.

— А ты просишь всего лишь об умении.

— Что же тогда мудрость?

— Когда ответишь на вопрос: «зачем?», вот тогда постигнешь мудрость. Пока тебя интересует «как?», здесь ответ относится к знанию и умению.

— Зачем? А что зачем?

— Зачем живешь, думаешь, желаешь, зачем создан мир, еще тысячи тысяч зачем.

Монах уже открыл рот для нового вопроса, но я его опередил:

— Спеши назад. Опоздаешь к занятиям — лама будет недоволен.

— Вы правы, учитель. Но завтра я опять приду, можно?

Я молча кивнул.

Монах несколько раз шмякнулся в поклоне о землю и полез в долину.

Я давно полюбил вкус одиночества, но неприметную пещерку в скале давно знает местный люд и валит ко мне чуть ли не толпами. Из отшельника надеются перекроить в учителя, целителя, советника…

Место уединенных размышлений, моя ашрама, зачастую не вмещает всех гостей. А, казалось бы, забрался в недоступную глушь.

Кто недоступен, так это Бог. Никто не знает, как до него добраться, но и его постоянно беспокоят в молитвах-просьбах бестолковые дети Творца. Может через меня Он помогает людям? Для того Он и дал мне Дар? Так что не стоит плакаться, а просто помогать просителям.

Только так подумал, как над площадкой вынырнуло узкоглазое лицо горца. Он перевалился через отвесный уступ и пополз ко мне, мыча нечто нечленораздельное.

— Величайший и мудрейший старец, — наконец услышал нечто внятное. — Гений, достойный быть учеником самого Будды, — тут он припечатал лоб у моих ног и добавил: — Помоги мне.

— В чем нужда твоя?

От просителя шло мощное излучение, насыщенное тонами зла и корыстолюбия.

«Неужели и ему придется помочь?»

— Мой брат забрал яков, — проситель понял, что сказано недостаточно, и попробовал разъяснить: — Отец завещал скот мне и старшему брату поровну. Но брат забрал всех яков и коров… Напусти порчу на брата, он умрет, а скот вернется мне.

Брат-неудачник хитро щурил глазки. Я покопался под его черепом. По-детски хитрый горец искренне считал просьбу справедливой и обоснованной, тем более что ситуацию он описал правдиво.

Конечно, привить смертельную болезнь не сложно. Это даже проще, чем исцелить, но не затем Всевышний наградил способностями. Что делать? Меня часто выручал авторитет, и наивная вера местных горцев в безграничность чудес… попробую и сейчас.

— Вот камень, — я вложил, валявшийся у ног, острый осколок кремния в руку просителя. — Отдай его брату и скажи, что в него я вложил духа-демона справедливости. Этот демон — свирепый ракшас — жестоко накажет нарушившего священную волю умершего отца. Скажи, что брат должен держать камень в руке, пока не вернет украденное, а иначе выпустит кровожадного ракшаса на волю. Когда он вернет твой скот, то дух крепко уснет, и можно выбросить камень подальше.

— А может лучше, если брат умрет? — узкие глазки искрились хитринками.

— Но тогда ты получишь все наследство, а это тоже несправедливо, и ракшас уже накажет тебя, а не брата.

Рука гостя нервно дернулась.

— Но если ты боишься духа в камне, то оставь его и решай свои проблемы сам.

— Нет, нет, я отдам замурованного ракшаса брату… Мне хватит половины стада.

Посетитель исчез, но его место занял другой. Гости упорно карабкались на скалу. Одни просили здоровья близким, другие шли за знаниями, третьи за любовью… Не все получали то, за чем карабкались в гору, но никого не оставил без внимания, каждому помог как мог.

Вечером ушел последний гость. Я остался наедине с мыслями.

«Как они наивны, — думал о сегодняшних знакомствах. — Любовь не купишь и не наворожишь, зло не может быть справедливым, мудрость не выпросишь и тысячью вопросов…»

Сонно-вялые рассуждения копались в человечьих слабостях, затем перешел на себя. И пришлось признать, что я тоже, как и мои гости, весьма и весьма порочен. Это только всем кажусь святым. Просто мои грехи иные. Столько лет корпел над телом и душой, искал совершенство… И что в итоге? Неужели нет никакого смысла в моем дерзком стремлении