class="p">Дальше поездом миновал новую границу, еще с сотню километров ехал по родным полям и лесам.

Пока меня на родине не было, все неузнаваемо изменилось. Моя станция тоже. От нее шел еще час до деревни. Лес поредел, но вырос. Болотце высохло. Дорогу заасфальтировали, а вдоль обочины тянулась линия электропередачи.

Все изменилось, даже, прежде чистейший воздух, пропах бензином, удобрениями и еще черт знает чем.

Только деревенька почти не изменилась. Те же три десятка изб в два ряда у единственной улочки. Разве что свет провели, и избы потемнели от времени, немного покосились.

Все изменения отмечались автоматически, а сердце торопило: «Скорее, спеши, опоздаешь».

«Куда опоздаю?» — недоумевал я, но чувствовал, что спешить необходимо.

Когда дошел до дома, понял, что так зудело в потрохах, что неудержимо тянуло в отчий дом, к маме. Вот тебе и все зрящий, один из известнейших и почитаемых отшельников Тибета и Гималаев.

В дворике толпились сильно постаревшие сельчане с венками и цветами в руках. А когда подошел ближе, из избы вынесли гроб.

«Мама!?» — наконец догадался.

Над гробом витала ее нематериальная часть, но серебряная нить связи с телом была оборвана — жизнь обратно не вдохнуть. Незримое облачко затрепетало.

«Почувствовала меня», — догадался, смахивая слезу. Только сейчас ощутил невозвратность потери. Только сейчас увидел, как глупо протоптал свою жизненную стежку в тупик. Любовь и только она имеет смысл, а не знание, умение, бесстрастность или материальное удовлетворение.

Все сельчане провожали покойную в последний путь. До погоста идти близко, и маленькая процессия через полчаса стояла у ямы.

Мамины соседки изредка бросали удивленные взгляды на незнакомца. Попробуй, узнай, когда покинул деревню полвека назад. Даже у моего младшего брата ничего в душе не шевельнулось, не подсказала родная кровь, кто идет рядом.

Стали прощаться с усопшей. Подошел и я. Склонился над мамой, и незримое облачко сгустилось у ее губ. Поцелуй ожег холодом. Как холод может ожечь? Лучше этого не объяснять, но многие, кто пробовал, все поймут.

Сразу после поцелуя облачко взметнулось ввысь и исчезло в небесах.

«Она ждала меня попрощаться, поцеловать напоследок», — понял я, а слезы текли по щекам. Даже в детстве не плакал, а тут текли ручьями, и не было сил и нужды их остановить.

По крышке гроба отстучали горсти земли, и моя тоже. Затем за дело взялись лопаты, установили в рыхлую землю временный крест, украсили могилу венками и цветами. Я достал из лацкана чуть увядший горный цветок (сорвал у монастыря) и добавил к остальным. Это все, что смог сделать для нее хорошего, правда, уже покойной. Дождалась сыновней благодарности…

— Извините, — коснулся плеча брат. — Вы знали усопшую?

— Да, я ее старший сын.

Сначала брови удивленно полезли вверх, потом по лицу прокатилась волна возмущения, но брат взял эмоции под контроль.

— Ее старший сын давно пропал… Я младше его на пять лет, а вы больше тянете на сверстника моего сына.

«Всю жизнь следил за здоровьем, научился им немного управлять… Поэтому в пенсионном возрасте выгляжу лет на сорок. Но кто поверит правде?»

— Извините, я из-за границы… плохо владею языком, — пытался для правдивости подмешать немного лжи и акцента. — Я сын ее старшего сына, ее внук. Вглядитесь, ведь у нас много общих черт.

— Как зовут отца? — все еще мне не доверяли.

— Андрей, а вас — Фома.

Сомнение все еще петляло среди извилин серого вещества, но, когда его сын подошел нас послушать, Фома скумекал, что мы с его отпрыском весьма похожи, а это навряд ли случайно.

— Где Андрей сейчас?

— В Гималаях, — ответил устаревшую правду, а для упрощения ситуации добавил: — Он умер три дня назад, а перед смертью приказал мне сюда ехать.

— В один день с мамой, — подсчитал Фома. — Как странно совпало?

— Да, — согласился я, хотя все становилось понятным: когда оборвалась серебряная нить жизни, то беспокойный дух, освободившись от оков тела, устремился в далекие горы и позвал непутевого сына. Только сейчас ее душа успокоилась, ведь я вернулся.

Помыли руки и сели за поминальный стол в хате. Попробовали сладкую кутью, помянули мать добрым словом… После традиционных трех рюмок соседи ушли. Остались Фома и его сын с женами, внук и внучка.

Фома налил еще по одной:

— Значит, Андрей был в Гималаях? — с нескрываемым раздражением спросил он. — Мать его так ждала, а он…

Упрек Фомы попал в цель, и я даже не пытался оправдать себя. Что бы уйти от неприятного разговора, поднял рюмку:

— Земля ей пухом…

Горькая водка хлестанула пламенем. Полвека не пил. До сих пор прикладывался к рюмке только раз, за год до ухода из деревни. Тогда умер отец от незалеченных ран… и вот опять похороны. Большим усилием удалось заблокировать алкоголь и медленно его выводить, минуя мозг, через почки, кожу, легкие.

— Надолго сюда? — сменил тему Фома.

— Не знаю… больше нечему держать в горах… может и навсегда, — ответил без всяких уверток и хитростей.

— Тогда живи в этой хате, — предложил брат. — Мы живем в городе, хата пустая, заодно дом будет под присмотром.

— Спасибо.

На том мы и порешили. Легли спать, а ночью всех подняла жена Федора:

— Вызывай скорую помощь, — голосила она. — Отец умирает, сердце. Племянник на босые ноги нацепил башмаки, в глазах слезы.

Он хлопнул дверью, проснулась грязь, мерно чавкая в тихой ночи, пока не съела шаги.

«Куда только смотрел? Он же сидел рядом, а я знай себе, упивался личным горем, когда рядом больной брат!».

Из-за двери стеганул крик с удвоенной силой:

— А-а-а! — резало душу безнадежностью. В крике был ответ на вопрос: что с ним? Открыл дверь. Фома уже не дышал.

— Отойди, — приказал, приникшей к брату жене. — Откройте окно.

Душа уже витала облачком по хате, но нить еще не оборвалась.

— Он будет жить, — добавил я. — Только не мешайте. Приложил руку к груди, немного напрягся, пока не понял, что порвался один из желудочков сердца. Из руки пошло тепло, сваривая разорванную ткань, затем сжал сердце своим полем. Еще раз сжал, еще, еще… Кожа начала розоветь, брат вздохнул, а легкое облачко юркнуло в плоть Федора. Еще несколько раз колыхнулась грудь, и я отнял руку. Теперь он дышал самостоятельно и даже пришел в сознание.

С меня тек пот. Все же лечение далось с трудом, ведь кроме восстановления сердца приходилось воевать со своим алкоголем.

Через полчаса вернулся племянник и сразу подбежал к отцу.

— Как ты, папа? Потерпи, я скорую вызвал.

— Все нормально, сынок… уже лучше.

Еще минут через сорок подкатила скорая.

«Ее и через десять